foto1
foto1
foto1
foto1
foto1

Apologet

Апологет : православний апологетичний сайт

Хресна дорога і голгофа православних священиків – листи священика Михайла Собкевича з архіпелага ГУЛАГ
(З матеріалів родинного архіву Собкевичів)


Імена страдників за Віру Христову занотовувалися вірними з самого початку існування Церкви. Впродовж століть християни зазнавали майже постійних гонінь з боку юдеїв на зорі християнства, потім язичників в різних країнах. Однак страждання і подвиги мучеників зміцнювали і поширювали віру Христову серед інших людей. Багато язичників, бачачи віру і подвиги християнських мучеників та чудеса, які чинилися при цьому, самі переконувались в істинності Христової віри і приймали християнство[1].
Після занепаду Російської імперії, яка проголосила себе найправославнішою країною, “Третім Римом”, де Православ’я перетворилося на державну ідеологію, а Російська Православна Церква на державну установу і була керована окремим міністерством, яким був Святійший Урядуючий Синод, з 1917 року починається нова доба гоніння на християн в Російї та в Україні. На відміну від попередніх періодів гоніння на християн, де гонителями виступали язичники, які мало знали про християн і вважали їх ворогами держави та суспільства, в новітній більшовицькій імперії з 1917 року були воздвигнуті нові масові гоніння на православних християн і саму Церкву.
Гонителі і знищувачі храмів, були вихованцями християнських родин і до 1917 р., напевно в дитинстві говіли, ходили до сповіді, святкували разом з рідними Великдень, носили на грудях хрестики, слухали в школах або гімназіях Закон Божий. Деякі з ідеологів гоніння на Православну Церкву і самі мали духовну освіту, як от Йосиф Сталін. Але саме за наказом або й руками “новітніх язичників” було закатовано величезну кількість ієрархів, духовенства та вірних, які перетворилися на табірний порох тільки за те, що не зреклися Церкви Христової[2].
Нова радянська держава з самого початку проголосила війну Православ’ю. Згідно з одним із перших радянських законів про відокремлення Церкви від держави і школи від Церкви кожний громадянин міг сповідувати будь-яку релігію або не сповідувати ніякої. На практиці це означало цілковите знищення всіх церковних і релігійних напрямків і відповідно “носіїв шкідливої клерикальної ідеології”. В Україні гонінням було піддано всі церковні напрямки, незалежно від того, чи проголосили вони лояльність до влади чи ні.
До 1937 року внаслідок репресій практично припинили своє існування і Українська Автокефальна Православна Церква і Український Екзархат Московського Патріархату і обновленські напрямки – всі вони і навіть сектанти та інші релігійні напрямки були приречені на знищення і забуття у новому “безрелігійному” суспільстві.
У справі відродження пам’яті про страчених християн внаслідок шаленої антирелігійної боротьби велику вагу мають всі документальні свідчення про тих пастирів, які поки були живі, хрестили, вінчали, відспівували православних українців по містах і селах. Саме тому, перед обличчям великої трагедії повинні відступити всі “перегородки” між церквами і православні християни повинні молитись за вбитих і закатованих незалежно від того, до якого напрямку належав той чи інший єпископ, священик чи мирянин.
Михайло Іванович Собкевич народився 19 вересня 1878 року в селі Максимовичі (нині село Поліського району Київської області) в сім’ї священика. Закінчивши Київську духовну семінарію (1903), вчителював в Чернобилі та Радомислі у 1901–1904 рр. 1904 року висвячений у священики і отримав парафію у селі Сидоровичі Радомисльського повіту Київської єпархії.
В селі він створив парафіяльну школу спочатку в кімнатах будинку, де жив, а потім побудувавши окремий будинок. В 1911 році купив у місцевого мешканця дві десятини землі, осушив її і посадив садок. Під час революції і змін влади декілька разів брався в заручники. У травні 1929 року був викликаний у сільраду уповноваженим районного відділу НКВД, який запропонував йому через газету відректися віри Христової, як такої, що є “обманом народу”. Він відмовився.
У липні того ж року був заарештований і відправлений у Лук’янівську тюрму, де без суду і слідства пробув рік. За цей час його сім’я була виселена з будинку і поневірялася по людях. Михайло Іванович повертається в с. Сидоровичі, але через місяць отримає розпорядження за 48 годин відправитись до Архангельська. Проводжати свого священика прийшли селяни з найближчих сіл і з корогвами, іконами йшли і їхали до Малина (так розповідали старі селяни, шо пам’ятають священика, такого, “якого не було більше, немає і ніколи не буде”). Попрощавшись з сім’єю в Києві він відправився поїздом до Архангельська, а потім до Онеги, де після тяжкого голодного життя і помер 7 липня 1933 року.
Роки заслання на Півночі, де перебувала, судячи з листів, в засланні ціла група священиків та монахів з України, важка праця по муруванню печей, пилянню дрів, прибиранню трупів померлих на засланні, дезінфекція та прання дуже цінного через загальний дефіцит одягу померлих в’язнів, тривалі хвороби без сподівання на допомогу лікарів та ліки – все це не притлумила почуття людської гідності, не знищило віру в Бога та не призвело до озлоблення та зневіри. Навпаки, в цих умовах, спрямованих на витиснення людини з життя, о. Михаїл Собкевич демонструє височину духа та стійкість віри у Всемогутнього Бога, вмовляє рідних не занепадати духом, терпіти поневіряння з християнським смиренням. Знесилений і упосліджений сам, він намагався духовно підтримати ріних добрим словом, укріпити їх.
Важливим моментом для церковно-історичного дослідження цих листів є той факт, що публікація цих листів дає можливість дізнатись не тільки про обставини життя засланих священиків, що були приречені на вмирання і поховання в безкраїх просторах безлюдної Півночі, але й врахувати, як відбився голод 1932–1933 рр. на родинах “ворогів народу”, які залишились в Україні. Навіть така деталь, як ціни на одяг або продукти харчування 1933 р. є цінною для з’ясування обставин тогочасного життя.
Листи до брата Петра і сина Олега зберіг останній. Всі вони написані російською мовою на пожовклих листочках різного формату чорнилами дуже дрібним почерком. Специфіка текстів листів з Лук’янівської в’язниці зумовлена звичайно тим, що передавати великі і змістовні листи з ув’язнення було неможливо. Ув’язнений намагався у кількох словах, записаних на крихітному клаптику паперу повідомити рідних про саме необхідне для нього на той час. Навіть перенісши операцію у тюремній лікарні, він все одно намагався підтримувати рідних, переконував їх не дуже вболівати за нього, бо у нього “все добре”. Під час посту у в’язниці він просить прислати йому “цыбули”, а також вживає і інших українських слів (доня, квасоля, олія), підписуючись під листами з Росії “батько”. Навіть з коротких записок вже можна відчути обставини тюремного побуту, процесу отримання передач для ув’язнених.
Листи стають довшими, коли о. Михаїл їде на заслання поїздом і описує свої враження від переїзду, від Москви 1930-х рр., причому дивовижним виглядає той факт, що священик їде на заслання і при тому вільно пересідає з поїзду на поїзд, цілий день вільно їздить по Москві. Після тривалих поневірянь, вже перебуваючи в засланні о. Михаїл пропонує рідним продати золоті речі, в тому числі хрестики, оскільки вважає це необхідним для виживання родини без нього.
Правопис листів збережено. Деякі листи не мають дати і їх датовано умовно за змістом. Про це зроблено відповідні археографічні зауваження. Публікуються листи з кількох місць перебування о. Михаїла Собкевича з окремою нумерацією: з Лук’янівської в’язниці №№ 1–18, перебування на засланні в Онезі №№ 1–29 та надзвичайно цінні і зворушливі листи о. Володимира Благовіщенського №№ 1–6, який жив разом з о. Михаїлом Собкевичем, був свідком останніх годин його життя, попіклувався про те, щоб майно покійного не розікрали і гроші були витрачені на поховання. Звичайно, для родини о. Михаїла ці свідчення про останні дні життя та про те, що його було гідно поховано за християнським обрядом і навіть надіслано повідомлення про те, де шукати могилу спочилого в Бозі.
Археографічне опрацювання, передмову та коментарі підготовлено до видання викладачем Київської Духовної Академії та Семінарії к.і.н. Преловською І.М. та директором Біблотеки ім. О. Ольжича Олександром Кучеруком.
 
 
З лук’янівської тюрми
 
№ 1
22 /ІІІ–[19]29 г.
К передаче № 72 й. Получил все. Благодарю. Посылаю обратно: 1. Сандалии. 2. Пара носков. 3. Рубаха толстая. 4. 2 кальсон толстых. 5. Рубаха и кальсоны толстые. 6. [...][3]. 7. 2 тряпки. Ничего не передавай. Просите свидания. Всем привет. Михаил Собкевич. С[ледственный] корпус ¾[4]. Белье помойте скорее.
 
№ 2
19/ІХ–[19]29 г.
С[ледственный] К[орпус] 2-й кор[пус] 2-я камера. № передачи 103-й.
Все получил. Благодарю. Подтверждаю – не передавай булок – они дороги. Сундучок или чемодан передай скорее – все валяется. Тогда дам белье в мойку. Здоров. Всем привет. Напиши, как живете и что дома. Возвращаю торбочку. Любящий вас Отец Михаил Иванович Собкевич.
С[ледственный] К[орпус] 2–2 103[5].
 
№ 3
21/ІХ–[19]29 г.
Олег. Все получил. Благодарю. Хлеба и булки не передавай. Взяли в больницу на операцию грыжи, но сделают через неделю. Может быть, на несколько дней до операции еще выпишусь. Письма не получил. Съестного вообще ничего не передавай – хватит на долго. Любящий всех вас “батько”.
Больница. Хирургич. отдел. 1 –2 Михаил Иванович Собкевич. 100[6].
Сабковіч Больніца. Убыл на больныцю[7].
 
№ 4
27/ІХ–[19]29 г.
Платок обратно. Все получил Благодарю. Напрасно так много. Придется кое-что роздать, а у вас самих ничего нету. Вчера делали операцию – лежу неподвижно. Все будет хорошо. Последнее письмо твое получил. Михаил Собкевич.
Больница. 1-й корп. 2 палата.
Сабкевіч Михайло Ивановіч Больница №133[8].
 
№ 5
[Без дати]
К передаче №129.
Все получил. Посылаю обратно 1.Торбочку. 2. 1 тряпку. Здоров. Ни в чем не нуждаюсь. Послал тебе письмо. Проси свидания. Михаил Собкевич. С[ледственный] К[орпус] ¾.
Собкин Михаил Иванович. СК 34[9].
 
№ 6
3/Х–[19]29 г.
К передаче №50.
Сын! Все получил. Ничего больше не передавай съестного – разве сала через месяц. Выздоравливаю. Уже сижу. Думаю, выписаться из больницы в понедельник, в крайности середу. В четверг принеси мне, если есть, тюфячок. Просите свидания – нужно поговорить о многом что дома и о себе. Пока не повидаемся, думаю, домой не едь. Всем привет. Любящий вас отец Михаил Собкевич.
Больница. Хирург. ½.Обратно даю тряпку. Болніца 1 п[10].
 
№ 7
14/Х –[19]29 г.
Собкевич.С [ледственный] К[орпус] 2/2. № передачи 207-й.
Дорогой сын! Все получил. Спасибо – знаю, это из дому. Почти здоров, немного еще болит, где была рана. Поздравь маму с 25 летним юбилеем. Принеси тюфячок. О деле ничего не знаю. Надеюсь на Бога. Привет всем. Любящий вас всех Отец и брат. Михаил Собкевич. Спасибо за память Ниночке[11]. Обратно передаю две торбочки. Собкевич.
 
№ 8
15/Х–[19]29 г.
Собкевич Михаил С[ледственный].К[орпус]. 2/2. № передачи 82.
Сын! Сенник получил. Недоволен его огромностью. Ничего не передавай. Напиши, когда возьмешь белье в мойку. Всем привет, всех целую. Михаил Собкевич.
Собкевич Михаил Иванович СК 2–2 82 х[12].
 
№ 9
9/ХІ–[19]29 г.
Следств.Корпус 2/2. К передаче №181. Собкевич Михаил Иванович.
Благодарю, сын. Все получил.. Обратно передаю платок и одну пару белья в мойку (толстого). Здоров. Ни в чем не нуждаюсь. С мойкой белья не спеши. Булок не передавай – лучше фунт хлеба. Пишите домой – там горе, а у меня – только тоска смертная. Всем привет. Любящий отец, брат. Михаил Собкевич.
 
№ 10
[Без даты]
Дорогой мой сын!. Передачу твою получил. Прошу еще раз, ничего съестного мне не передавай. Сало у меня есть прежнее – станет до поста. Яйца боюсь есть из-за желудка. Придется раздать. Я тебе послал письмо. Здоров. Ни в чем не нуждаюсь. Теплую одежду передай, но это не спешно. Привет вам всем. За все всех благодарю. Молюсь. Любящий отец. Михаил Собкевич.
Следств. Корпус 2/2. К передаче №137. Обратно торбочку и бутылку.
 
№ 11
[Без даты]
Следств[енный] Корпус 2/2. Михаил Иванович Собкевич. К передаче №144.
Дорогой сын! Все получил. Очень благодарен. Послал письмо Ване[13] и тебе. Во вторник или субботу дам белье в мойку. Здоров. Передаю торбочку. Я просил, если не трудно, на пост принести олеи, цыбули, уксусу. Цыбулю порежьте кружочками в баночку и залейте уксусом. В бутылке, может быть, не примут. Бедные мои детки. Молюсь, всех целую. Любящий отец, брат. Михаил Собкевич.
 
№ 12
21/ХІ–[19]29 г.
К передаче №126 + Михаил Иванович Собкевич. С[ледственный] К[орпус]. 2/2.
Все получил. Всем шлю сердечное спасибо за память, поздравления, гостинцы[14]. Бог да воздаст вам сторицею. Здоров. Ни в чем не нуждаюсь. Всех целую, За всех молюсь. Пишите. Обратно посылаю корзинку. Любящий вас всех. Михаил Собкевич.
 
№ 13
27/ХІ–[19]29 г.
К передаче №119 Михаил Иванович Собкевич.
Все получил. Спасибо. Доволен на весь пост – больше ничего не приносите. От масла в отчаянии – не ем. Здоров. Посылаю письмо домой. Всех целую. Посылаю обратно: 1. Все присланное масло. 2. Пару белья в мойку. 3. Три платочка. 4. Корзинку. Михаил Собкевич.
Собкевич Михаил Иванович СК 2–2. [№] 119[15].
 
№ 14
5/ХІІ–[19]29 г.
К передаче №115+. Михаил Иванович Собкевич. С[ледственный] К[орпус]. 2/2. 115.
Дорогой сын Олег! Спасибо всем. Зчем так много передаете? Ничего не передавай больше – разве недели через две фунта три хлеба. Тогда возвращу что-нибудь сундук или корзину, а также посуду. Подробно напишу письмо, одно вчера тебе послал. Здоров. Всех целую. Пишите. Обратно пока посылаю: 1. Платок. 1. Торбочку. 2. Утиральники (тонкий и толстый). Любящий вас отец и брат. Михаил Собкевич. Сундук хороший да малый, не вместилось все.
 
№ 15
12/ХІІ–[19]29 г.
К передаче № 82 + Михаил Иванович Собкевич С[ледственный] К[орпус]. 2/2.
Спасибо сын! Я много раз просил ничего не передавать больше. Принужден оставить корзину – некуда сложить передачу. Здоров. Послал письмо и доверенность домой. Послал тебе 2-а письма. Все получил Посылаю обратно: 1. Одну пару толстого белья (в мойку). 2. Носовой платочек. 3. Три стеклянных банки. 4. Горшок. 5 Бутылку. Всех целую. Любящий отец. Михаил Собкевич.
 
№16
17/ХІІ–[19]29 г.
К передаче №126. Михаил Иванович Собкевич С[ледственный] К[орпус]. 2/2.
Сын мой Олег! Все получил. Благодарю, но обилие передачи меня расстраивает. Не передавай больше ничего и хлеба – до Рождества будет с меня вволю. Получил твое письмо и тебе послал. Корзины принужден не передавать через продукты. Всех целую. Обратно посылаю: 1. Корзинку. 2. Банку стеклянную. 3. Бутылку от уксуса (1/2 бут.) 4. Чашку. 5. Пару тонкого белья (в мойку). 6. Полотенце толстое. Любящий отец и брат. Михаил Собкевич.
Собкевич Михаил Иванович СК 2–2. [№] 126[16].
 
№ 17
28/ХІІ–[19]29 г.
К передаче №96 +. С[ледственный] К[орпус]. 2/2. Михаил Иванович Собкевич.
Прощай дорогой мой сын! Спасибо за все. Едь домой с Богом. Целуй маму и всех здесь и там. Празднуйте в радости. Здоров. Кажется, следствие окончено. Все получил. Корзины еще не передаю. Надейтесь на хорошее. Обратно посылаю: 1.Корзину. 2. Горшочеку. 3. 2 полу-бутылки. Ни в чем не нуждаюсь. Расческа слишком дорогая. Любящий отец и брат. Михаил Собкевич.
 
№ 18
27.ІІІ.–[19]30 г.
Дорогая моя мама!
Мне уже очень совестно стает, что вы так заботитесь о мне. Прежняя передача у меня почти вся целая, а вчера получил от тебя другую даже еще такую обильную. Это меня даже встревожило и думаю, не уезжаете ли вы все куда, или не узнали ли вы чего о моем деле – я ничего не знаю. Сухари я передал, здесь они мне не нужны, а в случае путешествия куда, не поднесу всего, придется кому отдать, чем бросить. Итак, с одеждой у меня разного барахла больше пуда. А с провизией, посудой и мелочами больше 1,5 пуд. Напрасно прислали хлеб,булки, сало, масло (я до Пасхи скоромного не ем – попортится). У меня всего много: икра, рыба, мед, олия и пр. – хватит на пост еще и других когда ни когда покормлю. Не балуйте меня, прошу, побольше о себе заботьтесь и для себя берегите каждую копейку и фунт хлеба. Может быть, еще будет крайность, то тогда мне вышлите лучше необходимое почтой. Ничего не передавайте, только вот разве недели через две заберите белье в мойку, тогда в чем будет нужда, напишу. Бодрись, моя дорогая, в постигшем тебя горе, я уверен, что так надо – так лучше и вам всем и мне. Смотри деток. Чтобы росли умные да добрые, сердечные. Мася[17] и Олег пусть где можно и как можно работают (или служат). Напиши Ване, что я прошу его помогать вам хоть несколькими рублями в месяц. Всех вас целую, благословляю. Молюсь за всех моих дорогих мама, детки, братья, сестры и друзья. Любящий всех вас. Михаил Собкевич. Пишите.
 
 
Листи з висилки
 
№ 1
20.УІІ.–[19]30 г.
Адреса пока не сообщаю. Ничего не пишите. Пусть Анюта[18]. напишет в письме Феде получили ли письмо это и как живете. Сориентируюсь и устроюсь, надеюсь, хорошо. Дорогие мои мама и детки! Я здоров, на место прибыл благополучно и без особых трудностей. На станции Бахмач, когда уже поезд двигался, подпрыгнул мальчишка. Повис одной рукой на окне, а другой сорвал висящий на вешалке у окна сак моей соседки –пассажирки, соскочил и побежал. Эта пассажирка была братова умершего профессора Яновского[19] – Яновская. Поехала в Москву в одной ситцевой кофточке. На следующей станции, кажется, Круты, когда поезд уже двигался, вскочили двое мальчишек в наш вагон, схватили корзину, но хозяин успел вцепиться в корзину с другой стороны, тогда мальчишки бросили корзину и с хохотом убежали (соскочили) На третьей станции у комсомолки, ехавшей на какой-то курорт, вытянули семьдесят рублей. На жалобы кондукторам пассажиров, что нас грабят, те сказали, что это еще ничего, а то на этих станциях палками и крючками через окна на ходу поезда с полок выхватывают чемоданы и все, что попадется.
В Брянске поезд простоял 2 ½ час (от 6 до 8 ½ часов утра) и потому в Москву опоздали на 2 ½ часа, т.е. прибыли вместо 5 часов вечера в 8 ½ часов вечера. Местность от самого Киева до Москвы совсем похожа на нашу полесскую: песчано-глинистая почва , березнячки, лески, только после Брянска в лесках больше видно молодые ели – много реже сосны. Одеваются всегда также, как и у нас, женщины также завязываются. Станции маленькие некрасивые – по киевской дороге красивее. На станциях почти ничего (где ни где кто успеет захватить вареное яйцо или стакан молока), только почти везде можно бесплатно набрать кипятку. На станции Бологово начальник женщина.
Не доезжая до Москвы я по “спутнику”, что дал мне Тоня[20], узнал, что поперек всей Москвы (около 8 верст) с Брянского на Ярославский вокзал можно проехать трамваем №4. Подъезжая к Москве я не видел ничего красивого, ни дач, ни самой Москвы: поезд въехал в длинные ряды товарных и пассажирских поездов[21] и множество железнодорожных колей, пока в 8 ½ часа вечера не остановился внутри стеклянного вокзала в Москве. Ничего особенно красивого. С нашего поезда выскочило множество пассажиров с множеством багажа. А так людей на вокзале было немного. Вообще нигде я не видел такого скопления народа, какое бывает на киевском вокзале, не видел и такой красоты и величия как Киев – все какое-то невзрачное, больше деревянные городки. Через выскочившую из поезда толпу я сначала не мог пробиться со своим довольно громоздким и тяжелым багажом, а потом должен был минут двадцать ожидать пока пройдет поток людей. Пропускают с вокзала по одному, через узкий проход в решетке, тут же отбирают билеты. Я сказал, что мой билет до Архангельска, то его и не смотрели.
Вышедши из вокзала на довольно невзрачную небольшую площадь, я допросил, где останавливается трамвай № 4, Прошел какой-то переулок на длинную неширокую улицу, там на углу ожидали № 4 толпа народу (больше с нашего поезда), потому что почему-то трамвай долго не приходил. Наконец пришло сразу три, но все по другому направлению. Пришлось ожидать их возвращения. Никаких очередей и порядку в Москве нету: все бегут и душат друг друга с вещами. Кто успел втиснуться , сел, кто успел сойти – сошел, а то поезжай дальше. Плата 10 коп. с человека и каждого места и поезжай хоть до конца линии или пересадки – там опять плати. Кондуктор сидит в углу при входе в трамвай. Никаких сигналов. Трамвай-вагон хуже киевских. Все двойные – один впереди, другой к нему прицеплен. Мне удалось втиснуться во второй трамвай, благодаря слепой глупости толпы. Заплатил 30 коп. и переехал всю Москву поперек (около 8 верст). Проезжали мимо нескольких церквей, театров, больших зданий, нескольких площадей (вернее, площадок), обогнули Кремль. Москва после Киева мне совсем не понравилась: улицы кривые, по сторонам по всем направлениям какие-то короткие кривые и узкие переулочки, кремлевские стены и башни тоже какие-то низенькие невзрачные все улицы[22] дома, когда-то окрашенные в красный цвет (больше частные), а теперь часто облезлые и потому грязные. Храмы маленькие, едва виднеются из-за домов. На Ярославском вокзале я думал отдать на хранение вещи и остаться хоть на день в Москве, но раздумал, что ночевать негде и смотреть особенно интересного ( все известно как более красивое, чем есть, по описаниям) нечего, а тут узнал, что через двадцать минут отходит поезд на Архангельск (следующий будет через сутки). Я дал носильщику 1 р[убль], он зафиксировал в кассе (была большая очередь и много людей осталось), провел меня в соответствующий поезд и вагон. Поезд оказался скорый. Плацкарты взять нельзя было. В вагоне было полно людей и вещей. Много ехало каких-то оборванных кавказцев. Не было где сесть: везде и на полу сплошь лежали люди, духота и воздух невыносимый. Я и одна интеллигентная дама спросили вагоновожатого нельзя ли как раздобыть плацкарт, Он разузнал, что через 7 вагонов впереди в плацкартных вагонах есть три свободных места, можно взять плацкарты где-нибудь на станциях, но поезд как скорый останавливается на станциях по 1 минуте, а вот на ст. Александров будет стоять 10 минут. На этой станции поезд остановился за ½ версты, я побежал, успел взять 2 плацкарта и уже на ходу вскочил в поезд. На другой минутной станции перебежал в плацкартный вагон нашел и занял два места, на следующей станции перетащил свои вещи, на следующей снова вернулся в прежний вагон, подождал станции, где сказали поезд будет снова стоять 10 минут, схватил вещи и с дамой побежали, но вдруг поезд двинулся (стоял 1 минуту). Вещи я вбросил в проход, даму впихнул на ступеньки, а сам едва на ходу уже ухватился и повис на первой ступеньке. Случайно увидел кондуктор и втянул меня на ступеньки – опасный инцидент окончился благополучно.
Благополучно и спокойно доехали до Архангельска. В Ярославле переехали [речку] Волгу. В Вологде переехали [речку] Сухону. Города невзрачные. За Вологдой печальная местность “небо, ельник и песок”[23]. Часто попадались огромные лесозаготовки (там, говорят, работает очень много ссыльных). Ближе к Арх[ангельску]. тундра : ельник ежегодно выгорает от загорающегося (может быть от поездов) сухого леса. В Архангельск приехали 17-го в 6 часов утра. Сдал вещи на хранение (вокзал на берегу реки Северная Двина), а город по ту сторону, нужно переезжать пароходиков “Москва” – 10 коп. Река огромная, стоят морские лесовозы. Город из-за реки довольно красив, а внутри почти весь деревянный, тротуары деревянные доски, местами бревенчатые мостовые, местами болото, торф. Несколько улиц мощенных камнем с плохой мостовой, Есть трамвай. Большая пристань – вся деревянная.
С вокзала я дежурным рабочим поездом поехал обратно за 10 коп искать дер[евню] Фельшинку и квартиру Феодора Кир[илловича]. Язык довел. Федя очень удивился. Пока я на его квартире остановился и даже по милости хозяйки и постоянного квартиранта (Ювалчковлев)[24] дал ей плату за месяц 5 рублей. Квартиру найти даже в окрестных к Арх[ангельску] деревнях почти невозможно. Все мы спим покотом на полу, все одиннадцать варим возле печки и т.д. Словом квартира хуже, чем в Допре[25], но зато очень красивая местность, на берегу залива, за ним красивый высокий берег, свобода (и для желудка). Работу найти очень трудно и все советуют и не поступать на работу – условия очень скверные особенно для священников. Рыбы нету (не было разлива в этом году а потому не пришла с моря рыба – море от Арх.[ангельска] 40 верст). Безработным (и мне дадут) дают “хлебные карточки”, по которым можно в кооперативе в Арх[ангельске]. получить (по полмесячно) по ¾ ф[унта]. хлеба на день и в месяц 1 кг соленой рыбы, немножко сахару, круп и т.д. На рынке все очень дорого, да мало что и есть – больше перепродают в несколько раз дороже то, что из кооператива получают. Есть пока сухари и сало. Сегодня случайно представилась мне возможность перейти на лучшую квартиру и ближе к Арх[архангельску]: нам троим священникам за 10 р. в месяц всем отдают отдельную большую светлую комнату. Туда, должно быть, я и перейду – только жаль 5 р. Всех целую, всех благословляю. Всем мой привет. До следующего письма… Есть хорошие селедки. Любящий “батько”.
 
№ 2
1.ХІІ. – [19]32 г. н.ст.
Дорогие мои мама, детки…!
На днях я послал вам в ответ на письмо открытку. Сейчас пользуясь свободной минутой, пишу вам о вещах, которые меня интересуют, беспокоят, а вы о них как бы упорно умалчиваете. Мне хочется знать, как вы “живете”, т.е. что едите: завтрыкаете[26], обедаете, ужинаете, сколько употребляете хлеба, жиров (и каких), пьете ли чай и имеете и чай и сахар, может быть, раздобываете конфеты вместо сахара и кофе или что другое вместо чаю. Пробуете ли хоть когда-нибудь мясо и рыбу, молоко, сыр, сметану? Имеете ли и можете ли достать крупу, гречневую муку, квасоль, горох, цыбулю, овощи, сухие фрукты и т.д.? Какие на все это у вас цены? Имеете ли топливо? Где или на чем готовите пищу, имеете ли самовар, примус, посуду? Как дела у вас обстоят с обувью, одеждой и бельем, т.е. что у кого есть и в каком состоянии? Кое-что я бы мог тут купить, но не знаю ваших нужд и размеры вещей. Например, сейчас можно купить сравнительно недорого здесь детскую обувь, пальто (на 11–12 лет около 26 р[ублей]), женские готовые платья (от 8 до 25 р[ублей]), полушубок (около 50–70 р[ублей]), штаны, костюмчики и т.д. Продаются свободно примусы. Я купил примус (за 15 р[ублей] 30 к[опеек]), который, если у вас там нету, пришлю вам или куплю еще и другой (только об этом, как и вообще о всем, как можно скорее напишите – пока здесь не распродали).
Я держу на дорогу домой 150 р[ублей] (да на расходы в запас рублей 20-30), но так как надежда на отпуск домой снова слабая, то думаю истратить их на необходимые вам там предметы (напишите какие), а в случае отпуска домой на нужды, я надеюсь, Тоня не откажет мне прислать телеграфом рублей сто заимообразно на дорогу. Об этом там его заранее попросите и мне напишите, чтобы я при нужде мог ему телеграфировать. Хотя и в случае отпуска я могу здесь долго даже до мая (весны) задержаться, потому что затруднительно достаться до ж[елезно]-д[орожной] станции. Обозерская (180км ) пешком с вещами не дойти, а подвода может обойтись 40–80 рублей. Так и потому могу задержаться, что не хотел бы никого затруднять своей особой, а лучше тут и покормиться и подработать денег при острой экономии снова…
Недавно я по случаю купил очень дешево (за 15 руб) довольно хорошее суконное или вернее шерстяное одеяло. Если принять во внимание, что я заплатил 15 руб. за одеяло и 8 ф[унт]. хлеба, то одеяло мне обошлось 7–10 рублей. Одеяло темно-синее размерами около 3 х 2 ½ арш[ина]. Так что из него выйдет или костюм, или две теплых юбки ( и остаток) или короткое(модное) платье (маме или дочке) или наконец четыре платка, за которые, я думаю, и сейчас можно в деревне достать хлеба… а то два себе оставить. Как только начнут на днях принимать на почте посылки, пришлю вам почтой одеяло, около фунта чаю, если нужно (напишите сейчас) примус (а может быть сами привезли – сомнительно[27]), может быть, одно или два платья. Напишите, нужны ли вам такие предметы, как чай, мыло, махорка и подобное – сравнительно ( как пишут , в других местах) недорого здесь.
Я здесь здоров, ни в чем не нуждаюсь Ничего мне не шлите. Разве часы – напишу. А то загоните их, как и мое обручальное кольцо и даже золотые крестики на хлеб. Я думаю, что и у вас золотые вещи (кольцо и крестики) можно сдать в банк а потом за деньги купить в “торгсине”[28] съестное и необходимое. Пилю дрова, зарабатываю мало, а потому, между прочим, для экономии в столовую не хожу – кормлюсь дома, пока не голодаю. Посылаю письмо Пете[29] – передайте. Поздравляю дорогую маму, Мишку[30] и Колю[31] с днями ангелов. Шлю вам сердечный привет. Всех целую. Любящий всех Вас “батько”.
 
№ 3
2.ХІІ. – [19]32 г. н.ст.
Дорогая моя доня![32] Хвалю тебя, моя голубка, что ты трудишься и учишься. Но мне тебя и жаль и за тебя болею сердцем. Должно быть, у тебя нету ни обуви хорошей, ни теплого платья, платка, пальто, перчаток. Не говоря уже об удовольствиях, радостях – так и пройдет твоя печальная молодость. К сожалению, я ничем не могу помочь тебе, моя дочка, а только еще врежу всем вам своей личностью. Как бывший, даже презренный поп… сейчас лишенный всех прав преступник-аферист. Останусь священником до уже может быть недалекой смерти, потому что от самого себя не уйдешь, а жить и умирать чувствуя себя предателем, изменником своему призванию очень тяжело – хуже всяких лишений, страданий, хуже самой мучительной болезни и смерти. Вы все как-нибудь официально так устройтесь, чтобы у вас не было батька”попа”, и он не был вам ни в чем в жизни помехой. Об этом буду стараться и я. Прошу тебя, моя доню, крепко держитесь вмести[33] до лучших обстоятельств хотя: поддерживайте, чем сможете, друг друга, чтобы врозь не погиб кто. Да и как только можно( конечно, честно) добывайте продукты и необходимое для жизни. К сожалению я здесь не могу достать ничего из продуктов для вас, да и не могу прислать, потому что почта не принимает Для себя пока достаю понемногу то картошки, то гороху и немножко получаю по рабочей карточке, так что проживу. Не нуждаюсь очень ни в чем другом жизненном, а за вас там беспокоюсь. Прошу тебя написать мне подробно. Что, когда и сколько и в каком виде едите? Когда и по каким ценам что достаете? Напиши, что у кого есть из обуви и одежды, и в чем нуждаетесь, может быть я что-нибудь здесь случайно раздобыл бы и прислал.
На днях пошлю вам почтой шерстяное (суконное) одеяло и платье (маркезетовое). Из одеяла, если нету у вас (или можно выгодно продать, променять на продукты) поделайте себе и маме теплые платья или две теплые юбки или одно цельное платьице или что хотите (но оставлять одеялом не стоит. Одеяло ни с больного, ни мертвого – оно чисто и кроме того, хорошо дезинфекцировано). Платье посылаю мамочке как именинный подарок. Может быть, ей не понравится фасон, то перешей, а если совсем не нравится, то носи сама или перешей на что-нибудь. Есть еще у меня купленный примус. Пришлю и его, когда напишите, что его у вас нету. Могу купить и другой, пока есть в продаже. Случается можно купить то из обуви, то платок, то рубаху, какой материал – кусочек, только дорого, но если не ехать домой, то деньги мне не нужны – я их здесь постоянно зарабатываю. Когда отпустят домой, не знаю. Недавно из священников отпустили троих (только) при чем одному срок окончился раньше моего на 20 дней, одному позже моего на 1 день и одному позже на 15 дней. Меня, как и многих других, могут и каждый день отпустить и могут еще держать очень долго… На сколько известно из писем, там теперь очень трудно жить и спешить куда-нибудь даже домой из Онеги не стоит (кажется к весне и сюда докатится голод) да зимой и доехать очень затруднительно: нужно доставаться до ж[елезно]-д[орожной].станции Обозерская 180 верст. Подвода может обойтись от 30 до 100 руб. Все в “руце Божией!”, а все, что делается, к лучшему. Бодрись, надейся на все хорошее, моя доня, и все только разумные, добрые, дружные труженики не погибнут – от Бога им будет благословение, а от людей честь и если вы хотя бы от временных страданий даже случайно погибли на посту своем. Целую тебя и Всех. Молюсь о всех. Любящий “батько”…
 
№ 4
22/ХІІ–1930 г. н.ст.
Дорогая мама!. Получил твое письмо. Оно меня очень обрадовало – что ты помнишь меня, но содержанием оно меня очень опечалило: Мои опасения о вашей жизни таки оправдываются: вы там во многом жизненном нуждаетесь и живете впроголодь. Я здесь здоров, ни в чем пока не нуждаюсь. Правда приходится много работать, но без работы теперь нельзя. Быть без работы, значит быть без хлеба, во всем очень нуждаться. Я пилю дрова, потому что эта работа постоянная, более свободная и зимой имеющаяся лучше других. Можно быть ночным сторожем, возить навоз, очищать помойки и отхожие места, чистить трупарню и т.п. Поступить на завод это или ходить далеко (около 5 верст) или трудная (весной, летом, осенью) переправа через широкую реку здесь – Онегу. Наконец я каждый день жду освобождения и потому не могу связывать себя долгой работой. Никаких посылок мне не шлите – я здесь пока ни в чем не нуждаюсь: по крайней мере питаюсь лучше вас там. Получаю по 700 гр. хлеба в день, немного крупы и даже[34]. Кроме того, купил уже 8 ф[унт] гороху, 10 коробок кукурузных консервов (по 65 коп.), покупаю картошку. Все достать очень трудно и дорого. Горох около 1 р[убля] фунт, картошка 8–10 р[ублей] пуд, хлеб 1–1,5 р[убля] фунт, мясо 8 р[ублей] килограмм, рыбы нет… Я себе купил 1 пуд картошки за 3 руб[ля] (обещали еще пуд), но мелкой(от волосского до лесного ореха величиной). Так как чистить ее плохо, я делаю так: мою, варю, обдираю корку и маленькую бросаю в суп. Немного раньше было заработал на частной работе картошки и даже капусты. Горох здесь очень плохой: мелкий, с викой и воробьиным горошком, с овсом – для варки почти не годится. Я сделал так: эту смесь сильно высушил в печке, смолол на кофейной мельничке и сыплю в суп по горсти этой муки. Суп себе варю такой: 1 горсть ячневой крупы, 1 горсть гороховой, 5 крупных или 15–20 мелких сваренных картофелин, немножко капусты и 1 рыбка новагу[35], солю, посыпаю перцем и варю. Получается питательный и довольно вкусный суп. Этим супом (варю вечером) я ужинаю, на другой день – завтрыкаю и обедаю. Пью чай с хлебом. Иногда в суп ложу ½ коробочки кукурузных консервов, тогда уже не ложу капусты, а сыплю горсть одного чего – круп или гороховой муки. Почему бы вам там не постараться достать мелкой картошки (она дешевле), кукурузных консервов, гороху, квасоли (последние питательнее даже мяса). Напишите, есть ли у вас там такие приправы, как перец, горчица. Здесь перец молотый 1/8 ф[унта]. – 1 р[убль], а горчица 1 ф[унт]. стоит 82 коп. Я перцу 1/8 ф[унта]. пришлю вам в посылке. Напишите, почем у вас там махорка. Я здесь получаю довольно много махорки по 25 к. 1/8 ф[унта]. и мыла по 1 р[убль] 5 к[опеек] килограмм.
Почему не пиш[е]те, получили ли мои посылки[?] В одной я послал несколько фунтов мыла и мелочи (ложки, чернильницу, солянку). В другой (ценной на 50 р[ублей]) послал суконное одеяло (о котором писал раньше), маме платье (носи, дорогая, на здоровье), свою рубаху (она очень длинная и широкая – носить не годится), около ¾ ф[унта]. чаю, немного конфет. На днях постараюсь послать вам посылкой: примус, мои башмаки и кальсоны, если достану, немножко мыла (оно у меня остается), может быть немножко и круп (если сам получу), спичек. Жаль, что вы раньше не писали о своих нуждах: здесь ботинки можно было достать за 15 р[ублей], а теперь будут стоить около 30 р[ублей] да и достать трудно, особенно 37–38 размер. Вот 24 в выходной день обойду все кооперативы. Полушубки были хорошие около 42 р[убля], а теперь стоят около 70 р[ублей] и то короткие и перебранные, желтые. Здесь можно вносить аванс на обувь, одежду и …[36] кондитерские товары (т.е. конфеты и печенья). Полушубок покупать не думаю, потому что тогда останусь без денег на дорогу, а отпустить могут каждый день (понемногу стали отпускать, кто отбыл срок свой). Есть здесь в свободной продаже шапки (от 8–14 р[ублей]), но я не знаю размеров голов наших хлопцев и вообще, нужны ли им шапки. Думаю в случае отпустят (на днях), известить вас , а самому задержаться на время, чтобы подработать и скопить денег, как на дорогу, так и домой на расходы. Там у вас заработать сомнительно и будет лишний рот, а здесь и заработать есть и прокормлюсь пока, никого собой не обременяя. Тогда постараюсь и выслать денег Мишке на обеды в школе. Вообще старайтесь все где и как только можно кормиться и питаться, чтобы самое главное – сохранить здоровье и жизнь, а там все устроится и будет хорошо… Филя[37] мне пишет о жизни всех вас все, что знает. О жизни вообще знаю больше вас из писем, что получают товарищи по несчастью: новостями и интересным делятся. На работу лично ты поступить не можешь, пока связана заботой о питании семьи и козой. Масе и Коле как имениннику – не[38]…. Филя прочит Масе жениха? Ну что же, пусть Бог промыслом своим устроит… Ну прощайте пока, дорогие. Да хранит вас Господь! Целую тебя, голубка моя, и всех. Берегите себя – вы все мне очень дороги, дороже жизни. Целую родных и друзей. Михаил.
 
№ 5
[Без дати. Окремий аркушик].
Новая “паспортная система” угрожает нам всем новыми испытаниями, невзгодами. Может быть, придется уехать из Киева и где-нибудь в другом месте искать себе пристанище и средства способов к жизни. Подумайте на всякий случай, куда идти, что предпринимать, как устраиваться. По этому вопросу поговорите с Тоней, Петей, Анютой, Никой[39]. О всем , что надумаете, напишите мне скорее. Я пока ничего не могу придумать. Смутно возникает только мысль о возвращении в Сидоровичи[40], о получении где-нибудь в дикой хотя бы глуши и дичи куска земли ( какого болота или леса), устройства там халупки, посадки огорода, коровка и трудовая жизнь всем вместе. Я думаю, что при нашей энергии, уме, знаниях мы устроились бы и жили “счастливее”, чем даже на высоких должностях, доходных службах где-нибудь в других местах. Ну, как-то Бог даст устроиться! Михаил.
 
№ 6
23/ХІІ. – 1932 г. н.ст.
Дорогая мама! Ночью написал тебе письмо, а послать сегодня не послал, потому что сожрал всю картошку в супе и нечем заклеить письмо. Вот пользуясь этим случаем только приписку: напиши мне, родная, как чувствует себя Олег[41] и Миша на давнишней своей работе. Я боюсь за Олега, не заболел бы он от скудного питания – его возраст в этом отношении опасный. Пусть ходит хоть в столовку – она наверное есть при заводе – а лучше брать обед домой, тогда и дают больше (у нас, по крайней мере) и ты что-нибудь покушаешь. Через завод Олег может себе раздобыть необходимое из одежды и обуви… Я думаю, что Мася тоже может пользоваться какой-нибудь столовой как почтовая служащаяся (или продуктами вместо столовой). Наконец, я думаю, что находятся добрые люди (как и здесь), которые, когда им письменосец заносит письмо и застает пьющими чай и что-нибудь едящими, предлагает стакан чаю или кусочек чего-нибудь. Пусть Мася не отказывается, Мася, думаю, может также раздобыть себе что-нибудь необходимое из обуви, одежи за “наличный…”[42], если нельзя получить бесплатно, как спецодежду.
Напиши, как учатся и ведут себя Мишка и Коля. И для них можно раздобыть что-нибудь через их школу. Напишите, как живут Тоня, Петя , Анюта и все, все. Что знаете из жизни в Сидоровичах? Имейте в виду, что в некоторых местах Союза стала дефицитной даже соль. Если не отпустят меня скоро, то я по возможности буду слать вам каждый месяц по рублей 10–30 пока, а там постараюсь занять более доходную работу или когда побольшает день поработать частно в нерабочие часы. В крайнем случае займите деньги на мой счет у Тони – он не откажет. Сейчас у нас солнце сходит около 10 часов, поднимается на сажень над горизонтом и заходит около 2 часов. Зима пока теплая, было только несколько значительных морозов и река до сих пор не замерзла при 17-и [градусах]. Прощайте, а, может быть, скоро свидимся. Пишите о всем, прошу, откровенно и подробно Не обижайте меня каким-то замалчиванием своих нужд и горя – ведь я “батько”. Целую. Михаил.
 
№ 7
Листівка від ХІІ 1933 г. н.ст.
Дорогая мама! На днях я послал тебе заказное письмо, в котором, между прочим, писал. что имею послать вам посылку. Посылку одновременно с этой открыткой посылаю. Примус я пробовал – он горит, но прочистить нечем: в городе проволочки даже годной для чистки примусов не нашлось. Ботинки нашел 38 размер, но на резиновой подошве и низком каблуке. На высоком каблуке нету. Хотел купить к ним калоши, но опять только для высокого каблука есть много, а для низкого ни одних в городе. Больше ботинок в продаже сейчас нету и эти забрал чуть ли не последние. Стоят 28 р[убля] 48 коп. Пусть Мася носит на здоровье, это ей от меня подарок к будущим именинам. Если ей не нужны или не нравятся, то носи ты. В случае подошва отстанет, ее можно прикрепить маленькими винтиками или гвоздиками. Посылаю в посылке еще немного мыла, перцу и спичек. Не знаю, нужны ли – вы имеете обычай об этом молчать. Когда получите посылку, известите, как и о прежних двух. Полушубка пока не покупаю – он стоит около 70 р. На дорогу денег у меня пока хватит, да я каждый день подрабатываю. Могут каждый день отпустить, а могу и задержаться долго, тогда пришлю денег хоть Мишке на обеды…Я здоров. До сегодня было тепло, а сегодня ветер и мороз большой… Думаю искать другую работу… Пишите. Празднуйте. Ничего съестного сейчас послать вам не могу. О нуждах пишите откровенно и подробно. Еще есть в продаже детские пальта по 25 р[ублей]. Вотированные[43] штаны 18 р[ублей], фуфайка 21 р[ублей] и т.д. Целую тебя и всех . Михаил.
 
№ 8
30.0І. – 1933 г. н.ст.
Дорогая моя мама и детки. Получил я вашу посылку. Большое спасибо, что помните и заботитесь обо мне. Это меня утешает, поддерживает в трудную пору моей невеселой жизни. Мне только грустно, трогает, что вы там полуголодные бедняки послали мне такую дорогую роскошную посылку. Жиры вы бы там лучше сами использовали, а лакомствами не нужно было баловать меня, бесполезного уже для вас инвалида-старика. Спасибо тебе, донечка моя Масюта, за конфетки – полакомился, и вам мои детки, Миша и Коля, за конверты и тетрадку – они мне самое нужное для писем.. Спасибо большое тебе, мой дорогой сын Олег – много ты потратил, с таким трудом заработанных денег на жиры для меня, я этого ничем не заслужил у тебя и вряд ли смогу и отблагодарить уже. Над всем видна, господствует как бы забота о мне и любовь мамы, я часто бывал так несправедлив, даже обижал тебя, моя голубка, в прежней жизни. Привел бы Господь мне еще пожить, хоть немножко с вами, дорогие мои, и доказать свою любовь к вам и благодарность. Снова возникли и усиливаются слухи о скорой отправке здесь высыльных. Буду спешить к вам. Чтобы хоть повидаться, хотя боюсь, что это будет всем вам только во вред, а я сам – в тяготу…
Я здесь сравнительно здоров и ни в чем не нуждаюсь, но постигла и меня, как многих из моих товарищей по несчастью, большая неприятность, можно сказать даже горе: и меня “сократили” с работы. С одной стороны это и хорошо, потому что работа при такой тяжелой обстановке была для меня прямо непосильной – я изнемогал. На 32°С морозе приморозил себе пальцы на руках и ногах, нос, главное стал чувствовать упадок силы… С другой стороны это очень плохо, я безработный, не получаю пайка, ничем не заработаю, а это в дальнейшем если и не грозит мне голодом, то, если скоро не отпустят и если я не поступлю снова на постоянную работу, заставит меня пользоваться, может даже просить помощи у родных и друзей… Это мне так тяжело, так совестно. По счастливой случайности, я сохраняю пока за собой до 1-го февраля паек и даже заработанную плату, может быть удастся сохранить еще на несколько дней, даже недели 2–3, хотя на это надеяться трудно (в виде государственного отпуска). Я готовился к наихудшему и принял заранее зависящие меры против голода, хоть на время: так у меня сейчас есть в запасе фунтов около35 муки ж[итней], фунтов 10 сухарей, фунтов 7 круп, фунтов 4 жиров, сахар да и хлеба еще (если даже не получу больше) дней на 5–6 (при большой экономии), картошки на месяц. На месяц-полтора хватит прожить, а за это время хоть что-нибудь еще где-нибудь достану. Кроме того имею наличных и заработанных около 130 р[ублей] денег (на дорогу).
Начал я уже скрепя сердце и просить: в письмах Татьянке в Сидоровичах, Володе[44], Пете (еще думаю написать Васе[45] и даже одному священнику), Я уже попросил хоть на мой счет попробовать в деревнях достать(и высушить) прислать мне сухой картошки, квасоли, горох,сушеного из перегону сыру и тому подобного не очень дорогого не тяжелого для пересылки, но питательного чего из продуктов. Может быть, кто-нибудь, что-нибудь и пришлет. Только прошу вас не вздумайте что-нибудь слать. Вы, мои дорогие, бедны и голодны – это для меня будет очень тяжело… Намереваюсь с месяц не искать работы: хочу с месяц отдохнуть в тепле, заживут примороженные пальцы, теплей станет, к весне явится больше и разных работ (например, понадобятся сторожа), а там будет видно. Будет, что Бог даст – Он Милосердный ко мне, грешнику, Своим благим промыслом так до сих пор помогает и устраивает мне все к лучшему в трудных обстоятельствах и случаях жизни…Вот на днях выяснится справедливы ли слухи об отпуске высыльных и может быть, я скоро свижусь с вами, дорогими, прижму вас всех ко своему израненному сердцу, может быть, сладко заплачу и выплачу свое и ваше горе – все Господь устроит к лучшему, все будет хорошо, блеснет хоть…[46] для нас луч солнышка в жизни среди такого мрака.В случае отпуска, в тот же день извещу телеграммой и буду спешить ликвидировать свои дела и доставиться к вам. Брошу малоценное из барака, а буду стараться забрать продукты. В начале февраля почти всем нашим высыльным оканчивается срок. Из Архангельска приехал какой-то начальник, будто бы говорил, что многих на днях отпустят, вот может быть и я попаду в число этих счастливчиков, ведь я задержан уже 8 месяцев сверх срока. Если теперь не отпустят, то должно быть высылка моя задержится на долго, если не на всегда. Тогда устраивайтесь в жизни, как сможете, и Господь вам поможет, а меня не ждите и позабудьте... Я здесь в моей печали не думаю, что очень долго буду страдать – уйду на вечный покой, любя и моля за вас всех, самых дорогих мне в мире до последней минуты, а если Господь сподобит, то буду стоять у престола Всевышнего, умоляя его о всех несчастных и о вашем благоденствии земном и вечном спасении – там увидимся и будет одна вечная светлая радость. Умоляю вас, мои дорогие мама и детки, чтобы ни было и чтобы ни случилось, терпеливо несите “свой крест”, трудитесь на всяком деле так усердно и так честно как бы вы это делали не людям, не себя даже, а Самому Всевыдящему Господу, любите и поддерживайте друг друга до готовности пожертвовать не только своими удовольствиями, интересами, но если необходимо и жизнь отдать, со всеми людьми так обращайтесь, чтобы не показать никому и тени обиды, нелюбви, недоброжелательства, а всегда и везде только одни привет и ласку… Будут и вас любить и ласкать люди, не оставит своей милостью и Господь в благом промысле своем. В такой только жизни ея цель, ея счастье и удовольствия жизни, самолюбивая забота только о себе и своей”пользе”– источник всех огорчений, зла, злобы на земле…
Очень печалюсь, что Мишка и Коля не слушают, обижают, даже ругают маму. Дорогие мои деточки, Миша и Коля! Умоляю вас, мои родные, готов стать перед вами на колени, плакать перед вами, не обижайте маму и никого и будьте ко всем добры и только ласковы. Мне не так жаль маму – она все претерпит и простит материнским серцем – как жаль вас, что вы растете злыми недобрыми бессердечными, а потому и несчастными людьми. Лучше быть калекой и даже совсем не жить, чем быть здоровым и всем богатым, да…[47]
Дорогой мой сын Олег! Радует и утешает, что ты добр и заботлив об осиротелой семьи нашей. Прошу тебя, хоть пока меня нет с вами, заменяй им и впредь доброго и любящего отца. Упокой старость и похорони маму, как и чем можешь вырасти добрыми людьми Мишку и Колю, будь заступник и защитник сестре Масе. Не забывай, дорогой, ты себя береги здоровье и жизнь – они величайший дар Божий, да и нужны не только тебе самому, а и другим. Господь тебе даст “счастье” в жизни. Дорогая моя голубка доня Мася! Жаль мне тебя, сердечная, до слез. В такое время и в такой обстановке живешь, что трудно и мечтать о земном человеческом счастье, но ты добрая, ты умница, ты кроткая птичка – и всегда будешь истинно “счастлива” среди невзгод и горестей людских. Жаль мне до слез Ваню[48] – он видно несчастлив. Подумайте и что только придумаете и сможете, сделайте для него. Об этом подумаю и позабочусь и я, если Господь возвратит к вам. Пока пишите мне о Ване все.
Дорогая моя Мамочка! Добрая голубка, не горюй, а еще радуйся, что Господь положил на тебя такой крест, такой терновый венок. В муках рождения и воспитания детей, в горестях и невзгодах жизненных исполнишь свое назначение, свое посланичество от Господа на землю. Ты ангел Божий, к Богу уйдешь, там, если не здесь, радостно и встретимся, а пока смотри и воспитывай к добру деток наших… Как бы я хотел, чтобы вы все там, моя семья, братья и сестры – благодетели и друзья – слились любовью в одну семью, были счастливы Богу во славу и всем людям только на радость. Вот какое длинное и , быть может, странное письмо я написал вам, пользуясь досугом. Увидимся или прощайте! Всех прижимаю к сердцу, всех люблю благословляю! Да хранит вас Господь! “Батько”.
 
№ 9
[Уривок без початку і числа]
Почему вы не пишите, в чем нуждаетесь? У меня есть мыло, но я сомневаюсь, нужно ли оно вам там. Сегодня можно еще купить очень хорошие ботинки (за 25 р[ублей]), но я не знаю, нужны ли они тебе, Мише, или Олегу. Попадаются и другие хорошие и дешевые вещи. Напишите подробно, кто в чем нуждается. Одних только продуктов не могу здесь ни достать ни прислать пока. В случае отпустят, то что буду иметь и из продуктов постараюсь привезти. Любящий “батько”.
 
№ 10
9.ІІ. – 1933 г. н.ст.
Дорогой брат Петя! Получил я твое последнее письмо (за 31.0І.). Вот благодарю, брат, что не забываешь, а еще больше за…[49] мне искреннего желания ободрить меня в минуту “падения духом” Вполне разделяю твои прекрасные мысли о человеке, его жизни теперь и в будущем и радуюсь за тебя – в тебе виден “человек”. Отрадно, что лучшие люди ищут идеалов и стараются по ним устроить жизнь людскую. Идеалы были даны людям одни только истинные вечные и неизменные, их всех можно выразить одним словом – “любовь” или что тоже – Бог (“Бог люби есть”) К сожалению, этот великий идеал люди заслонили, затемнили (не опорочили – его опорочить нельзя) и в болезни безумия думают устроить жизнь людскую счастливо не любовью, а злобой, насилием, несправедливостью. Но болезнь пройдет, люди одумаются, вернутся к вечному идеалу “Любви”. Вот так “раскуют мечи на орала…”. Что касается нас (миллионов, сотни миллионов – да все человечество “страдающих” (неизвестно еще, кто и где больше – мы здесь или вы там, “угнетатели” или “угнетенные”), то мы удобрения для нивы Божией, на которой скоро, скоро прорастет любовь и правда, возрастет Божий урожай) “счастья” людского. В этом счастье мы уже участвовать не будем, ибо…[50] в мире и материальные и духовные вещи.
Я наблюдаю здесь людей разных: и идейных коммунистов и “зверей” и животных “безумных и грязных” – и с радостью во всех их нахожу “искру Божию” – искру любви, стремления к правде. Мало того, эта искра все ярче вспыхивает при случаях, разгорается в пламени… А пока в том , что мы считали “страданием”, наше счастье, наша услада, наша истинная честь и слава. Молчаливым терпением, кротостью мы побеждаем все и всех – овладеваем “землей”. Вот, брат, на твои мысли и откровения я отвечаю тем же. Я рад, что пока письма друг к другу не ограничиваются одними только сведениями о погоде, здоровье и т.д. Может быть, когда (скоро или никогда) свидимся, тогда о многом поговорим, может быть, и поспорим мирно.
У нас сейчас многих отпускают, говорят, есть еще сотенные списки. Я еще не попал в число “избранных”, но могу попасть каждый день. Вот у меня только денег нету на дорогу и придется рублей сто просить у Тони. Я сейчас не работаю, но на квартире как то много свободного времени Ходил в больницу, там нашли у меня “миокардит” с разными спутниками и осложнениями, освободили от работы уже скоро три недели назад, но я как находящийся на больничном бюллетени, получаю пока и хлеб и даже около рубля в день. Ваша посылка, может быть, даже спасла мне жизнь: я сейчас сравнительно хорошо ем, чувствую себя слегка бодрее, здоровее. Сердце почти не болит, опухоли ног меньше, дыхание и температура нормальные. Думаю, с месяц еще не работать (разве нетяжелая какая-нибудь работа). Правда, буду и без денег и без хлеба, но у меня продуктов (муки, сухарей, жира) хватит на месяц. Еще Татьяна шлет мне квасолю, сухари и сухой сдор а только потеплеет и будет видно, что Бог укажет. Боюсь работать тяжело, чтобы не умереть раньше отпуска домой и свидания с вами всеми моими родными. В виду “паспортной системы” в случае отпуска домой не знаю, где придется жить мне, да пожалуй и моей семье. Советуйтесь там, ищите место и пристанище.
Мне до сих пор Господь так помогал во всем, все дома в мелочах так удивительно хорошо устроилось, что я думаю, Он и впредь не оставит – все будет хорошо. Радуюсь и утешаюсь, что моя семья живет дружно, растут добрые и умные детки. Радуюсь и на вас всех, мои дорогие родные братья и сестры и друзья – труженики в борьбе за существование, но и в этой ужасной тяжелой борьбе – сердечные “люди”. Я сейчас ни в чем не нуждаюсь в сравнении с другими, всего имею достаточно пока, а на далекое будущее нечего загадывать – может быть его у меня, все-таки больного сердцем, и не будет. Может быть, это почему-нибудь и “не совсем удобно”, но я думаю, хотя на…[51] написать Тоне письмо…[52] болезни. Будьте все здоровы, благополучны, бодры, ничему и никогда не только не печальтесь, а всегда и всюду даже радуйтесь – так надо, так все к лучшему. Всем привет. Целую тебя, брат и друг. Михаил.
 
№ 11
13.ІІІ. – 1933 г. н.с.
Дорогой брат Петя! Сегодня получил твое письмо от 20.ІІ. и так как безработный т.е.имею свободное время, то сегодня же отвечаю. Прежде всего очень благодарен, что помнишь, пишешь и откровенен – доверяешь мне как другу. Доволен и я , что мы единомышленники во взглядах на жизнь, да с нами должны быть единомышленники все, кто здраво смотрит на вещи, кто, как мы с тобой, немножко “философы”. Если когда свидимся, то конечно, о многом поговорим-проверим друг друга, выясним для себя то в жизненном вопросе, что живет в нас как бы инстинктивно, чувствуется , но не настолько ясно, чтобы воплотиться в слово и дело и так влияет в добрую сторону на окружающих нас, побуждая и их вести жизнь осмысленную, человеческую, приближая их к человечности, следовательно, к возможному на земле спокойствию и довольству… Что касается “двух разумных вещей”, которые ты пишешь, я должен сейчас сделать, то они осуществимы только относительно.
Я сейчас не работаю, но как то мало и отдыхаю. От раннего утра до поздней ночи находятся занятия: уборка квартиры, заготовка дров, топка и досмотр печи утром и вечером, приготовление и варка пищи, починка одежды. переписка, хождение ежедневно куда-нибудь по делам и т.д. Между прочим, на меня сваливают погребение, переписку с родными и ликвидацию имущества умирающих здесь “сотоварищей”, Это причиняет мне много хлопот, забот и беспокойства, но и отказываться от всего этого как-то не могу – тут все от этого всеми силами сторонятся, да и какие-то размазни: мало к чему способные. Питаться даже достаточно для поддержания организма безработного тоже трудно Стараюсь вводить в свой организм по возможности, минимум питания ежедневно, т.е. около 2500 калорий, для этого веду строжайший учет имеющихся продуктов. Вот сейчас имею для ничего не делающего продуктов (по 2500 калорий) на 35 дней, а при работе – на 15–18 дней. Но при потреблении 2500 калорий (это 2 ложки муки, 3 жмени крупы, 4 сухаря, 5–6 картофелин, 1 ч. ложка олеи, немножко сахару, соевое кофе) чувствую какое-то недоедание, а больше употреблять нельзя – недотянет продуктов до весны. Каждая посылка отсрочивает мне голод на несколько дней, а посты,. хоть их часто употребляю я, не в состоянии при всем своем желании помочь мне и доброте ко мне. Конечно, и я здесь не зеваю. Не берусь работать, потому что по моим подсчетам работа потребует от моего организма больших трат энергии, чем сколько дает мне ежедневно заработок и паек за работу – я буду работать в убыток, в дефицит своему здоровью… Сейчас хлопочу о выдаче мне ежедневно, как больному по 200 гр. хлеба из кооператива – это будет большое подспорье моему питанию. Думаю, залечь дней на 15–20 в больницу для операции грыжи – там и покормят. Мечтаю, как потеплеет попробовать ловить рыбу. Пока достаю картошку всяким способом.
Куплю, сколько можно будет, “соевого кофе” (рекомендую) и тому подобное. Могут меня и каждый день освободить – ведь я уже 9 месяцев сверх срока, тогда трудно будет запас продуктов увезти и жаль бросить. Конечно, за посылки и тебе и другим большое, большое спасибо – я уже в своем положении, от них и не отказываюсь, но очень прошу ведите там счет всех расходов по них. Я буду хоть мечтать об уплате всем и мне не будет так совестно и тяжело пользоваться вашей милостью мне, когда вы сами там так бедны и нуждаетесь. Здоровье мое лучше, чувствую себя бодрее, ноги почти не пухнут. Надеюсь жить еще… Беспокоюсь за свою семью в связи с “сокращениями” и паспортной системой. Деньги от Тони сегодня получил. Благодари пока ты от меня. Наличность средств на дорогу, конечно вселяет спокойствие, нравственную устойчивость, а и это при моем положении одно из лучших лекарств и помощь…. Я пока не хлопочу лично о скорейшем освобождении – спешить домой пока нечего и некуда – пусть сколько-нибудь обстоятельства упорядочатся и горизонты прояснятся… Тоню от меня поздравь[53]: Шлю ему наилучшие пожелания как брату, другу и первому благодетелю…Не унываю, ни в чем не нуждаюсь, веду себя разумно всегда, везде и во всех отношениях по возможности. Всех от меня приветствуй. Целую тебя, мой дорогой, добрый истинный брат и друг! Пиши. Михаил.
 
№ 12
13.ІІІ. – 1933 г. н.ст.
Дорогой брат! Сегодня я получил и твою посылочку и письмо от 15.ІІІ. Спасибо. Напрасно ты на меня так тратишься. Прошу тебя крепко веди строгий учет расходов на меня – я мечтаю всем своим благодетелям все возрастить с благодарностью, если Господь даст мне к этому возможность. Сало я спрятал к Пасхе, сахар у меня есть, да я его и расходую очень мало (только в прикусочку пью “соевое кофе”) и квасольку с удовольствием использую. Прошу, ничего мне больше не шли ты сам небогат и на деревне теперь тоже доставать продукты трудно и дорого. Рано или поздно меня таки выпустят (если буду жив), конечно, очень сомнительно, чтобы я мог жить например в Киеве. Придется искать пристанище, работы и хлеба в деревне где-то. Очень может быть, что придется просить приюта, хоть на время и у тебя. Ну это все будущее, оно нам неведомо, когда придет, то сообразуясь с обстоятельствами и условиями момента и места буду как – то устраиваться.
Не только в сочинениях Пушкина, а и во всякой книжке, даже очень худой, можно найти если не “бисер”, то “благоуханный цветок”, и в самой хорошей книге можно находить “навоз” – все зависит от того, кто что ищет. Ведь раскритиковали, смешали с грязью даже Евангелие и высочайшее учение Христа в Нагорной проповеди. В тоже время восхищаются часто пошлостью.
Да, прошу тебя, брат, опиши мне подробно и Тонин праздник и вообще его жизнь. Я так мало знаю, как ему живется, так хотелось бы порадоваться его радостями и поскорбеть его печалями – он дорог мне как добрый брат, друг и благодетель… Я почти здоров. Немного беспокоит грыжа, да бессилие от плохого питания. Ни в чем не нуждаюсь. Продуктов имею покормиться дней еще на 30. Получаю 200 гр хлеба в день. Как-то по целым дням то тем, то другим занят, так что некогда и скучать. Все жду свободы, возвращения на родину, чтобы вместе со всеми вами броситься в водоворот борьбы за существование. Кланяйся от меня всем. Целую тебя, брат. От души тебе и всем желаю всего наилучшего в жизни. Любящий брат Михаил.
 
№ 13
19. ІІІ – 1933 г. н.ст.
Дорогая моя мама! Это письмо я уже тебе пишу лично, а то ты, может быть, обижаешься или по крайней мере тебе неприятно, что я пишу письмо всей семье, а тебя, голубка, в них мало поминаю. Не обижайся, дорогая, из всей моей семьи и родных ты мне и роднее и дороже всех. Мне тебя особенно жаль, потому что ты такая слабенькая, безответная. Я себя никому в обиду не дам: умею и “огрызнуться”, где нужно и отовариться и вообще поставить себя везде и всегда независимо…Беспокоюсь о вашем всех там здоровье, жизни. Напишите мне сейчас же как отзывается и не принесет ли перемены в вашем положении “паспортная система”. Я думаю, что вас всех оставят в Киеве, так как вы живете там уже более трех лет. Мне то там жить не придется, хотя бы отпустили, придется устраиваться где-то на селе. Об отпуске домой я, между прочим, послал заявление в Архангельское ОГПУ. Не знаю, что из этого выйдет, должно быть, ничего, но все равно рано или поздно меня таки выпустят, если буду жив. Здоровье мое сравнительно хорошее. Не работаю уже больше месяца – нету подходящих работ. Вот меня только беспокоит грыжа – попробую поступить в больницу на операцию Продуктов прокормиться у меня еще станет дней на 30. Многие ходят опухшие и не имеют продуктов и на день в запас. Так что я здесь здоровее очень многих и богаче. Денег у меня есть довольно (и на дорогу, если понадобится), вот только за них ничего съедобного купить нельзя, они здесь бесполезные.
Сегодня я послал почтой тебе посылку. В ней: ватное одеяло, кафтан летний, новые штаны, нож, вилка, ложка, 3 кусочка мыла и 2 катушки ниток. Посылка зашита в простынку. Осторожно расшивайте, чтобы не попортить. Одеялом пользуйтесь: оно чистое, я его отдавал кипятить и мыть в больничную прачечную. Там его немного порвали, я его залатал, но плохо, вы поправьте. Кафтанчик пока спрячьте, а там можно будет перешить на что-нибудь. Штаны пусть носит кто из хлопцев, кому нужно. Мыло, нитки и прочее, конечно, больше нужно женщинам, пусть они ими и распоряжаются, жаль, не пишите, что вам нужно. Я как-то посылал вам мыло, перец, кофе, а нужно оно вам, не знаю. Рекомендую разыскать и покупать побольше “соевого кофе” (45 коп. коробка) оно сравнительно вкусное и питательное. Вообще нужно искать и где только можно и что можно покупать такое, что может поддерживать питание и силы организма. Теперь такое время переживаем, что нужно прежде всего сберечь здоровье и жизнь. У нас здесь стало тепло: всего несколько градусов мороза. Весна обыкновенно бывает в мае. Я больше сижу в комнате и занимаюсь хозяйственными делами, латанием, мойкой и письмами. Вчера получил письмо от Татьянки – пишет между прочим, что священник есть только в Сидоровичах и Розватове, а остальные приходы кругом без священников. Сегодня получил посылочку от Пети: фунт сала, сахару и квасоли. Сало спрячу к Пасхе, сахар у меня пока есть – я его очень мало расходую, а квасолька как продукт питания очень пригодится. Не вздумай посылать что-нибудь съестное, вы там как можно для себя старайтесь. Я здесь как-нибудь переживу. Хоть на 200 грамм хлеба в день, когда не станет продуктов. Может быть кто-нибудь еще чего-нибудь съестного пришлет, а то еще мечтаю попробовать на море и озере ловить рыбу. У меня сейчас есть удочка, крючки , познакомился с местными рыболовами. Вот только нужно ждать весны, чтобы растаял снег и накопать червей… Словом я здесь не унываю и не падаю духом. Надеюсь, что и здесь и в другом месте, где Господь не оставит – и умудрит и поможет… Бодритесь и вы там все – все переживется, все устроится – будет хорошо. Пишите мне подробно и откровенно о своей жизни и даже мелких нуждах и невзгодах – будем вместе думать, как их изживать. Ни в чем не нуждаюсь. Кланяйся, от меня нашим благодетелям и родным Тоне, Пете, Нине, Анюте и всем, всем. Целую тебя, моя дорогая мамочка, поцелуй деток. Не забывай лаской и приветом и Ваню – мне его очень и очень жаль. Освобожусь, крепко подумаю, как и чем помочь ему. Да хранит вас Господь. Любящий вас “батько”.
 
№ 14
20.ІІІ. – 1933 г. н.ст.
Дорогая мама и детки! Я здоров, ни в чем не нуждаюсь. Не работаю, но и не бездельничаю – все время чем-нибудь занят. Работу, подходящую к моему здоровью, невозможно найти. За меня не беспокойтесь, я как-то проживу. Если займусь одним делом, то могу порядочно и заработать- это делать гробы и копать могилы, но это в крайности, а пока у меня есть в запасе печные работы. К сожалению, за работу можно получить много денег, но ничего съестного, Да и сами деньги бесполезны, не нужны. Одновременно с этим письмом посылаю тебе, мамочка, посылку почтой. В этой посылке такие вещи: 1) романовский короткий полушубок. На нем мех очень хороший. Если не нужен он в таком виде, как есть, то из него можно перешить отличный полушубок. В крайности его можно и продать. Конечно, лучше приспособить и самим использовать – станет носить несколько лет. Его нужно почистить, можно распушить и вычистить горячим песком мех, переменить воротник. 2) Две толстовки. Их нужно все-таки вымыть, выгладить и носить кому пригодятся на здоровье. Если придется которая, пусть носит Олег, Мишка, а лучше всего носите ты, мама, с Масей. У нас здесь очень многие из осужденных в разных учреждениях женщины носят толстовки – и красиво и удобно. Почему бы и вам не носить? Если никому из вас не пригодятся, то может быть, нужны Пете или Нине – подарите им от меня. 3) Посылаю собственно Олегу новую совершенно верхнюю рубаху и немножко поношенные но прочные и хорошие штаны. Штаны тоже нужно только вымыть и выгладить. Если Олегу не придется что, то используйте кто как знаете. 4) Посылаю две фуражки суконную и кожанную. Суконная очень хорошая, может быть, ее использует Олег, а кожаную можно почистить и кому-нибудь носить, а в крайности даже использовать на кожу. 5) Посылаю вам две ложки. Почистите их и пользуйтесь, если нужно. Все эти вещи мне стоят всего 8 руб[лей] (с пересылкой вам около 25 руб[лей], потому что они почти целиком мной заработаны. Вас , конечно, интересует, каким образом. Вот каким: у нас тут мрут священники “от плохого питания”, “от истощения” и т.д. – проще, от голода. Никаких заразных болезней у них нет. Мне почему-то приходится их хоронить, так как все под разными предлогами и всячески уклоняются. Приходится принимать на себя одного хлопоты и труды. Вот за хлопоты и труды по погребению одного священника я взял себе его кафтанчик (он выварен в кипятке, дезинфекцирован, а потому совершенно чистый. Я вам его послал в предыдущей посылке). За хлопоты и труды по погребению другого священника я получил одеяло (оно тоже выварено в котле, дезинфекцировано, совершенно чистое. Я вам его послал в предыдущей посылке). На днях утром вышел на работу наш соквартирант, иеромонах, совершенно здоровый и на работе скоропостижно умер от удара (в связи с истощением тоже!). Тут мне уже пришлось много похлопотать и потрудиться: между прочим пришлось везти с товарищем на салазках умершего в церковь и оттуда на кладбище, при 31°С мороза 10 часов до изнеможения вырубать в мерзлой каменистой почве топором могилу и т.д. Все сделали, погребли и вот за труды, вместо денег я взял себе из вещей умершего полушубок и штаны (так же рубашку и фуражки), а толстовки купил за 6 руб. Не вздумай брезговать или бояться носить – не такое теперь время. Разжился я и на кое-какое белье себе. О получении посылки меня известите. Пишите, как здоровье всех, как живете, как паспортная система. Вы молчите, а я беспокоюсь: думаю, что у вас там не все благополучно. На освобождение все-таки надеюсь. Между прочим, послал заявление об освобождении в Архангельское ОГПУ – не знаю только, выйдет ли что из этого. После трех дней страшной вьюги и 31°С мороза у нас сегодня тепло (3 °С). Голодают. У меня еще станет покормиться дней 25, а уже Надя[54] шлет посылочку. Да я и сам здесь где только и как можно не зеваю. Между прочим, мечтаю идти рыбку ловить – имею удочку. Всем от меня кланяйтесь. Да хранит вас там Господь. Всех целую – любящий “батько”.
 
№ 15
[Лист без дати].
Дорогой мой сын Коля!.
Спасибо тебе за письмо и поздравление с днем Ангела. Учись, мой сын, хорошо. Будь ко всем добр и ласков. Особенно жалей Маму. Будут и тебя все любить – будешь счастлив. Целую тебя крепко, мой маленький хозяин. У нас тут уже сердитая темная зима. Все сковал мороз. Все засыпало снегом. Солнце сходит около 10 часов утра, а заходит около 2 часов дня, так что день четыре часа, а ночь 20 часов, да и днем. когда пасмурно, то темновато. Солнце, кажется, поднимается над лесом на одну сажень да и опять прячется за лес. Пиши про все мне чаще. Любящий тебя батько.
 
№ 16
31/ІІІ. – 1933 г.
Дорогой брат Петя! Получил я твое письмо и посылку. Тому и другому рад и тебе за то и другое очень благодарен. Но все – таки посылка и такая ценная смущают мою совесть, а всякое смущение внутреннего душевного мира нехорошо. С 1-го апреля по 7-ое мая по крайней мере здесь, должно быть и везде, посылок а северный край принимать не будут (по случаю весенней распутицы). Вот ты мне хотя бы и хотел послать не пошлешь скоро, а до 7-го мая все может быть – очень возможно, что я буду и дома или… Получил я посылки от Володи, Нади. Теперь у меня столько продуктов, что могу, при экономии, сносно питаться месяца два. Кроме того, я и здесь случайно кое-что добываю. Здоровье мое лучше, чувствую себя сильнее, бодрее. Ноги почти не пухнут и сердце слегка побаливает и редко. Вот беспокоит грыжа. Придется на днях сходить в больницу, посоветоваться. Может быть, необходимо будет сделать и операцию. Сравнительно с другими я живу хорошо – имею, что есть и ни в чем не нуждаюсь. Не работаю, но не сижу без дела. Много времени ежедневно занимает приготовление пищи. Каждый день находится какое-нибудь занятие. Читаю книги, веду переписку. Несколько дней занимает заготовка дров для нашей квартирной печки. Когда я тяжело трудился, то зарабатывал около 50 рублей в месяц, затрачивая много энергии и 2/3 их расходуя на жизнь здесь. Сейчас не работая, случайно за март заработал 40 руб. Из них расходовал за месяц около 10 руб. Все-таки, думаю, стать на “работу”, если случится подходящая, т.е. не очень тяжелая сама по себе и по обстановке.
За март месяц я похоронил двух умерших “от истощения” священников 30 лет. Пришлось самому вырубать в мерзлой земле могилы, делать гроб, везти на салазках на кладбище и т.д. Затем ликвидировать имущество. Между прочим, после одного осталась шуба (короткий тулуп) и теплый хороший кафтан. Я за них хотел 40 руб, потом хоть 30, дают только 25 р. Вот я за 25 думаю оставить себе. Шубу думаю отослать Карпу Максимовичу. Он перешил бы себе из нее отличный крепкий полушубок. Кафтан, может быть, пригодился бы и мне. К сожалению, и шуба и кафтан грязноватые. Думаю, дождаться весны, шубу, возможно, почистить, а кафтан прямо вымыть в реке… На отпуск все-таки надеюсь. Об отпусках здесь снова усиленно поговаривают. Я думаю, тебе посылать заявление прокурору об моем освобождении не совсем удобно. Это удобно было бы сделать от имени Марии Андреевны[55]. Во всяком случае успех сомнительный Нас здесь задерживают по каким-то особым причинам не то политического, не то экономического характера. Думаю, скоро дело выяснится. Пока жизнь там у вас так сложна и тяжела, особенно спешить мне домой и не следовало бы. Мое прибытие домой может не облегчить, а еще усложнить обстановку жизни моей семьи, а остаться в Онеге хотя бы еще на все лето не так уже и плохо. Здесь летом сравнительно хорошо, вот зима тяжела и страшна. Не ясно еще дело с паспортной системой. Нужно и в этом деле возможно ориентироваться, чтобы избежать многих затруднений и неприятностей…
Если меня освободят в скором времени, то должно быть, все равно придется оставаться здесь с месяц до открытия навигации: трудно и очень дорого будет добираться до железной дороги. Олегом, Масей и вообще своей семьей я доволен, надеюсь, они не пропадут в жизненной борьбе и по крайней мере не увеличат зло и неправду людскую в жизни. В жизненной борьбе и всем добром прошу руководите и поддерживайте их все родные хоть пока у них нету возле себя и этого не может делать для них “батько”.Передай мой сердечный привет Тоне и всем, всем. Пишите почаще – получение писем для меня радость. Молюсь за всех. Мечтаю всех лично поблагодарить за память, за добро. Целую тебя.
Любящий брат. Михаил.
 
№ 17
4/ІУ. – 1933 г.
Дорогой брат! Сегодня получил твое письмо от 30/ІІІ. Замечательно быстро и исправно ходит почта. Очевидно, почтовое дело у нас уже наладилось. Будем надеяться, что наладится сносно и вообще жизнь. Быстроте почтовых сообщений помогает то, что в последнее время из Архангельска в Онегу почта достается аэропланом. Да, здоровье мое несомненно лучше: чувствую себя и сильнее и бодрее. Ноги почти не опухают. Вчера была проба моего здоровья: я было снова стал на работу – распилка дров. Проработал день и убедился, что при нужде могу трудиться. Но сегодня я работу, хотя она во многих отношениях была очень удобна и для многих завидна, по обстоятельствам и условиям, по разным соображениям переуступил другому, и сам опять остался безработным. Мой поступок в данном случае вызвал только глубокую благодарность того безработного голодающего, которому я уступил хорошую работу и кусок хлеба. Я месяц или два обеспечен пока питанием, еще отдохну, наберусь сил, потеплеет (сегодня 18,5°С мороза), тогда возьмусь за дело здесь или в другом месте (если отпустят), где Господь приведет жить.
Между прочим, я переуступил работу другому и потому, что все таки на днях думаю пойти в больницу – грыжа меня беспокоит. Конечно крайности пока нету, но крайность может случиться в такое время и в таком месте, что полечиться нельзя будет. Душевно я сейчас спокойнее, чем был раньше, хотя и больше, чем раньше, печалюсь. Дело в том, что я на днях получил из Сидоровечей очень опечалившее меня письмо. Пишут, между прочим, что мою усадьбу опустошили, даже розрушили и забрали кирпич домика. Ну это еще полпечали – может быть еще и лучше? Попробую взять в аренду (если отпустят) опустошенную усадьбу, привезти ее возможно в порядок и буду доживать свой век – может быть, он и недолгий. Гораздо печальнее то, что, как сообщают, нашлись мерзавцы, которые раскопали могилки моих дорогих деток на кладбище. Искали золото. Поснимали с костей Нюси и маленьких Саши и Васи крестики, колечки, браслетик. Это сделал Миша “Кучапалый” с компанией. Правда, ГПУ[56] ограбленные мои вещи отняло у “гиен” грабителей, но от этого мало утешений. Я написал в Сидоровичи, просил, если выброшенные кости валяются, собрать их и закопать. Конечно после этого в Сидоровичи к таким зверям не стоит и ехать. Отпустят да будет возможность , то может быть, устроюсь доживать век в другом месте, даже в Онеге – здесь летом хорошо, вот страшновата только зима…
Благодарить за оказанное добро, за память, за любовь – обязанность каждого человека. Неблагодарность скверна, гнусна. Вот я и высказываю мою глубокую сердечную благодарность тебе и другим, мечтаю отблагодарить добром же и любовью когда, как и сколько Господь позволит.
Писал мне Олег, что для получения паспорта нужна метрика Марии Андреевны, а она даже забыла, в каком селе она родилась. На сколько я помню, она родилась в селе Ярославке бывшего Сквирского уезда 22 ноября (кажется, 1882 года).
О том, что в Киеве, Харькове будет продаваться хлеб свободно в кооперативах по 1 р[ублю] фунт и здесь ходят слухи (из писем).
Беспокоюсь о здоровье Анюты. Что узнаешь о ее здоровье, прошу, брат, напиши мне. Хоть открыточкой. В случае чего, мне будет еще одно горе – потеря любимой сестры и друга. детства.
О том, что Володя плохо живет я слышал раньше. Жаль мне его. Он добряк и такой неудачник в жизни. К семейным нуждам и незгодам у него еще неприятности по службе и этот суд… К сожалению, не имею и не знаю, чем помочь ему. На днях пошлю ему письмо – нужно поддержать и утешить его хоть нравственно. Поддержите, ободрите и вы все его в трудную минуту жизни своею братскою любовью и лаской.
О жизни моей семьи я знаю из писем, но недостаточно подробно и точно. Я рад, что Мишка и Коля не голодают. Должно быть, Мася и Олег тоже пользуются столовкой, хотя, судя по Онеге, одной столовки для поддержки здоровья и силы недостаточно. Пусть продадут золотые крестики, мои часы и все, без чего только можно обойтись, достают где только можно продукты, лишь бы только прокормиться и сберечь здоровье и силы до лучшего времени. Особенно меня беспокоит жизнь и питание М.А. Она должно быть, и без того всегда слабая, отказывает себе ради детей и голодает…Как бы я хотел ее, бедную, взять к себе, чтобы не дать погибнуть и поддержать по возможности и физически и нравственно. К сожалению, сейчас в Онегу ее забрать невозможно – разве если почему-нибудь останусь в Онеге доживать век… Снова усилились слухи о скором освобождении если не всех ссыльных, то тех, кому окончился срок. Хотя на днях уже и начали помаленьку отпускать, преимущественно бывших торговцев.
Да, жизнь должна скоро наладиться, все придет в порядок, к относительному спокойствию и довольствию. Тогда будет житься кому сносно, а кому и совсем хорошо. Вот только, “пока солнце взойдет, то роса глаза выест”, по крайней мере очень многим. Из писем мы знаем, что жизнь во многих местах Украины и очень многих что-то ужасное – кошмар… Будем надеяться, что тепло весны, лето и осень все изменят к лучшему. У вас там уже весна – здесь еще зима. Весна вступает в свои права в мае, даже июне месяце, а лето дает свои плоды и блага (грибы, ягоды, рыба) чуть в августе месяце. С августа же начинается подвоз хлеба и продуктов питания и из других мест, поскольку местных не хватает.
Я ни в чем не нуждаюсь. Имею обувь, одежу. Имею продуктов питания месяца на два, да к тому же и не совсем без работы не буду. В крайности летом займусь рыбной ловлей (имею кое-какие рыбные принадлежности), собиранием грибов, ягод и т.д.
Сердечный братский привет тебе и всем. Всех целую – любящий брат Михаил. Сегодня мороз градусов около 30.
 
№ 18
7.ІУ. – 1933 г. н.ст.
Дорогой мой сын Олег! Я не сержусь на тебя, что редко пишешь: знаю, что ты у меня добрый сын, но много работаешь и то для пользы всей семьи. Чтобы писать письмо, конечно, нужно и время и подходящую обстановку и расположение. Мне только грустно и я беспокоюсь о вас всех только, когда долго не получаю писем. Конечно, у меня на сердце, как ты пишешь “наболело” – только подумать, чего и сколько я пережил за последние не дни, годы… Но на свободу и перемену жизни к лучшему я не потерял надежды, хотя конечно, бывают минуты не уныния, не отчаяния, а только глубокой печали, надеюсь, духом не упаду – останусь бодр и спокон до последней минуты. Ко всему, конечно, нужно быть готовым в моей обстановке: она иногда бывает кошмарна. Вот почему в твоем письме видна какая-то разочарованность в жизни, у тебя, молодого человека, жизнь которого с разными возможными хорошими перспективами вся впереди? Куй свое счастье и выкуешь – оно куется умом, трудом и любовью ко всему и всем. Без ума – вдумчивости в каждый поступок, без пользования и настойчивости к достижению всякой благоприятной случайности, хотя бы это требование и трудно, и без любовного отношения и к людям и ко всякому делу, большого успеха не будет. Нужно потерпеть – несомненно жизнь устроится, придет в какую-то норму, улучшится, станет возможной. Будет одно из двух – или возможность жить и жизнь, или невозможность жить и смерть. Люди хотят жить, бороться за существование и жизнь устроят. Нет жизни малодушным, нытикам, да и другим при них плохо. Бодритесь. Наступает весна, тепло. Я думаю, что во всяком случае к осени жизнь, если не переменится совсем, то улучшится, лишь бы вы все там смогли сохранить здоровье и силы. Я очень доволен, что заботитесь о питании Мишки и Коли – не забывайте и себя, особенно, маму. За мамину заботу о вас платите ей любовью и заботой о ея спокойствии и довольстве. Хоть в письмах нравственно ободряйте и поддерживайте Ваню, чтобы и он не изнемог там где-то вдали от родных на чужбине. Если родственники мало имеют с вами общения, то вы подойдите к ним ближе: “гора, иди ко мне! Не хочешь? Так я пойду к тебе!”[57] Огородик во что бы то ни стало нужно чем-то засадить: если не картошкой, то буряками, брюквой, морквой, капустой! Я думаю, что во всяком случае семян или рассады буряков, брюквы, морквы, капусты легче и дешевле будет достать, чем картошки.
По делу паспортизации необходимо и маме представить в милицию необходимые документы, чтобы не вышло какой-то неприятности. Насколько я помню, мама родилась в селе Ярославке (кажется) бывшего Сквирского уезда, 22 ноября 1882 года. Я здесь всем обеспечен и продуктов имею разных больше, чем нужно месяца на два. Беспокоюсь, как я их заберу, если отпустят в скором времени. Продать их тут за полцены или даром будет жаль оставить – они очень нужны бы вам там. Поэтому посылать мне еще что-нибудь и не думайте. Да отсюда, а может быть и оттуда сюда, по случаю ожидаемой распутицы, до 7-го мая посылок не принимают на почте. Пока у нас здесь, хотя днем и пригревает солнышко, ночью и утром морозы до 20°С и весны пока не заметно.
Напишите, получили ли вы и как распорядились последней моей посылкой, в которой я послал кожушок, толстовки, штаны, рубашку. Напишите, нужны ли вам мыло, спички (у меня их много). Послать ли их вам или здесь сбыть? Как только станут принимать на почте, пошлю вам еще одну или две посылки, если до той поры меня самого не отпустят. Последние дни стали снова освобождать, кому окончился срок… Получил из Сидорович очень печальные известия: там разорили нашу усадьбу и даже раскопали и разграбили могилки… Ну да Бог с ними. Да хранит вас там всех Господь! Поздравляю с наступающим праздником – празднуйте возможно в радости. Целую маму и всех вас, мои дорогие детки! Приветствую и поздравляю, с наилучшими пожеланиями всех родных и друзей. Пишите.
Любящий “батько”
 
№ 19
8 апр. 1933 г. н.с.
Дорогую мою донечку Масю поздравляю с Праздником. Шлю тебе самые лучшие пожелания: желаю тебе мира душевного, здоровья, радости, успехов во всем. Трудись, моя дорогая, на том деле, какое тебе пришлось и придется в жизни с радостью, с любовью, тогда и дело будет легко и приятно и люди, для которых ты трудишься, будут рады тебе, будут любить тебя. Смотри на всякий труд, как дело для Господа, а не для людей и сам Господь благословит тебя всяким успехом, поможет. Да хранит тебя Господь, моя добрая девочка! Целую тебя. Любящий “батько”.
 
№ 20
8 Апр[еля] 1933 г. н. ст.
Дорогая моя голубка Мама!
Поздравляю тебя с вчерашним праздником Благовещения, поздравляю тебя с наступающим праздником св. Пасхи. Да хранит тебя Господь! Да даст тебе Господь мир и радость духовную. Смотри, мамочка, деток, покой их, руководи и веди их к добру материнской лаской и любовью. В них и через труды и заботы о них твоя честь и слава земная, спасение вечное. Терпеливо, голубка, неси свой крест: будь всегда спокойна и довольна, чтобы не попустил Господь в благом и премудром Промысле своем. Смотри Масю, Олега, Малышей, не забывай своей лаской Ваню. Будь ласкова и добра ко всем тем, кто как будто бы не любит тебя- плати лаской за неласку. Господь тебя не оставит.
За меня, голубка, не беспокойся – я ни в чем не нуждаюсь, всем доволен. Будет то, что благой Господь даст. Беспокоит меня грыжа, бывают и печали и невзгоды, но так должно быть: без печалей не узнаешь радостей, без горького не отличишь сладость жизни. Все в мире повод и зовет нас к радости, а мы печалимся мимолетными пустяками. Очень меня опечалило, что разорили нашу усадьбу в Сидоровичах, особенно, что раскопали могилки наших деток. Ну что же делать, может быть, и это все к чему-то неведомому лучшему. Я сам виноват, что надел на шейку Нюси и деток меньших золотые крестики – это и соблазнило сидоровских “гиен”. Раскопал Миша Кучапалихин с компанией. Пусть Бог им простит и я прощаю, прости и ты, мама. Напиши мне, мамочка, хоть несколько слов. Проведай и напиши, как здоровье Анюты. Пиши все и обо всем подробно и откровенно. Может быть, скоро свидимся, здесь стали освобождать. Передай мой привет Тоне, Пете и всем. Да хранит тебя Господь. Целую тебя, моя дорогая старушка.
Любящий тебя Михаил.
 
№ 21
25.ІУ. – 1933 г. н.ст.
Дорогой брат Петя! Благодарю за поздравление с праздником. Он прошел для меня не весело, но не было и особой печали: вспоминал прежние годы, начиная с детства еще в Волчкове, думал о семье и всех вас там. Первый день мы (4 человека) прожили коммуной – было вволю что покушать - а дальше пошла серенькая вседневка. О болезни и выздоровлении Анюты я уже знаю, так как сегодня получил письмо от Олега. Знаю о неприятности Анюты и ее семьи – о краже у них коровы. Очень жалею их, бедняков. Антон , должно быть, скучает. Думаю, что его мало развлекает и ежедневное рассматривание одних и тех же картин. Тут даже в мою квартиру случайно попала одна довольно хорошая картина (Моление о Чаше). Я хотел ее как-нибудь приобрести и послать Антону в подарок, пока это мне не удается. Знаю уже о прибавке пайка и свободной продаже хлеба в Киеве. Это очень хорошо. Поговаривают, что и здесь в мае месяце будет хлеб, но, кажется, это мало пользы принесет нам высыльным, так как мы здесь во многих отношениях на положении преступников, лишенных не только всех “прав состояния”, но и прав человека, даже скота… Я пока ни в чем не нуждаюсь. Продуктов питания у меня пока есть на долго – месяц вполне просуществую. Вот здоровье мое не вполне удовлетворительное: особенно беспокоит грыжа, а тут и полечиться не удается. Раз десять уже ходил в больницу на прием – хотел поступить на операцию. Никак не мог попасть на прием к доктору-хирургу. Выяснилось, что есть какое-то распоряжение – высыльных не только в больницу не принимать, а даже и на докторское освидетельствование. Плохо дело обстоит и с работами – высыльных увольняют с работ и почти никуда на работу не принимают. Ходят упорно из разных источников слухи, что всех высыльных в самом непродолжительном времени имеют убрать из Онеги. Должно быть, часть отпустят, а часть пошлют куда-то вглубь лесов. Между прочим, говорят, хотят духовенство выслать в бывший Кожеозерский монастырь (это около 120 верст от Онеги, в лесу) и там из них образовать что-то вроде колхоза – пусть там живут пока перемрут… За три года нас священников здесь умерло 25 человек (т.е. около 33%) Многие сейчас распухшие – кандидаты, а еще одну, две зимы вряд ли кто переживет… Близкое будущее должно если не все выяснить, то во всяком случае внести какую-то перемену в наше высыльное положение. Снег у нас днем постепенно тает (по ночам заморозки). Через несколько дней должна тронуться река, а там еще через несколько дней откроется навигация. Пароходы, может быть, чего привезут, будут принимать посылки, будет опять связь Онеги с миром. Думаю, все лишнее посылками отослать домой, чтобы оставить у себя необходимейшее, удобнее в случае передвигаться, куда Господь направит. Жаль мне бедного Володю. Чем бы и как ему помочь? Тебе, Тоне и всем всем шлю сердечный привет и наилучшие пожелания. Пишите. Любящий брат Михаил.
 
№ 22
27.ІУ. – 1933 г. н.ст.
Дорогой мой сын Олег! Благодарю тебя и всех за поздравления с Праздником. Я вам успел за это время послать два письма. Праздник я тоже провел грустно. Грустил о вас, мои дорогие родные. На первый день имел кушать многое и много – с товарищами устроили целый пир. Со второго дня опять потекла однообразная серенькая жизнь. Безработный, но как-то целый день занят. Много времени занимает приготовление пищи. Каждый день находится такое или иное занятие или дело: так день и уходит за днем. Я рад, что вы теперь имеете хоть хлеб. Должно быть, все подешевеет и другое. Вот будет и перемена к лучшему. Нужно только иметь деньги. К сожалению, я как безработный, ничего вам прислать не могу. Как то не попадаются и частные работы. Вот сегодня случилось починить одной женщине печку в бане. Работал час-два заплатили два рубля и фунтов 8 картошки. Деньги у меня есть, но я придерживаю их на возможную дорогу. Есть постоянно и текущие расходы. Ничего мне не присылайте: не отрывайте от своих полуголодных ртов. Я буду как-нибудь здесь обходиться, изворачиваться. Должно быть, скоро откроется навигация, что-нибудь подвезут пароходом. Есть слух, что и здесь прибавят хлебный паек, будут продавать хлеб и т.д. Может быть, появится картошка, какая-нибудь рыбка. Мечтаю и сам попробовать ловить рыбу удочками. Сейчас ничего нету. Случайно, и то нужно идти за 5 верст, можно купить хлеб по 4–5 р[убля] фунт, картошки по 12–15 р[убля] пуд и для этого нужно большое счастье. При экономии у меня тех продуктов, что есть, должно хватить почти на два месяца. До сих пор как-то Господь мне посылал пропитание: то случайно попадет кусок хлеба, то несколько фунтов картошки… Конечно, больше всего помогли посылки. Работу здесь найти очень трудно, есть работы, но тяжелые и те за 5–10 верст от Онеги. Я берегусь тяжелых работ – ноги у меня все-таки опухшие, хотя я и чувствую себя сильнее и бодрее. Вот грыжа сильно беспокоит, а тут ни вообще полечиться, ни операции сделать здесь сейчас нельзя.. Высыльным стает жить все труднее. Вместо отпуска домой, может быть, пошлют жить куда-нибудь внутрь лесов – есть слухи. Хорошо, что вы получили все мои посылки. Как только начнут принимать на почте посылки (до 7-го мая не принимают по случаю распутицы) думаю послать вам еще 1–2 посылки. Пошлю вам серое суконное пальто…[58]. Перешейте его на что-нибудь кому-нибудь. В крайности, сделайте одеяло, хотя придется сшивать кусочки – сукно хорошее, но раскроено. Пришлю, может быть, еще какое барахло. Может быть, пошлю вам почтой свой кожух, валенки и все лишнее, что бы домой ли, в другое ли место, куда придется отправляться,. было полегче. В случае надобности осенью снова мне пришлете. Иначе придется и кожух и многое другое прямо бросить здесь или дорогой. Жаль мне Анюту и ее семью – такие невзгоды… но, может быть, и это так нужно и это к чему-то неведомому нам лучшему. За козу не беспокойтесь Перезимовавши, нет смысла продавать без нужды. Впрочем я не знаю ни ваших там обстоятельств, ни условий жизни, а потому и ничего советовать не могу. Не унывайте, бодритесь – все устроится. Огородик, конечно, возможно лучше и больше используйте. Передай мой привет всем. Пишите побольше о своей жизни: как и сколько чего едите, какую имеете кто обувь, одежду, белье и т.д. Почему Мишка не обедает? Да хранит всех вас там Господь! Целую тебя, мой дорогой сын, и всех. Любящий “батько”.
 
№ 23
27/ІУ. – 1933 г. н.ст.
Дорогая моя Мама! С Праздником тебя я уже поздравлял в прежних письмах. Рад, что вы получили мою посылку и что хоть что-нибудь и тебе из нея пригодится. Посланные вещи мне достаются очень дешево, а некоторые даром. Так, например, со мной на квартире был один иеромонах-старик. Человек очень чистоплотный и аккуратный. Ему из Москвы, между прочим, прислали много вещей, довольно хороших, Этот старик встал утром совершенно здоровым, вымылся , помолился Богу и пошел на реку прочистить прорубь (он этим занимался, а была метель). Мы очень удивлялись, что его долго нету. Прибежал мальчик и сказал, что “прорубник” лежит на льду у проруби. Мы все трое побежали на помощь. Встретили, что его бесчувственного везут на санях( дали знать по телефону в милицию, а она уже распорядилась). Отвезли прямо в больницу, где он через несколько часов, не приходя в чувства, умер. Умер от удара. Я с товарищем спорядили его, сделали гроб, выкопали могилу, вообще похоронили по-христиански, из оставшегося имущества мне за труды и хлопоты по погребению, между прочим, достался кожушок и штаны (что я и прислал), кое-что из продуктов, а кое-что я дешево купил (как имеющий на это преимущественное право погребателя) Кроме этого иеромонаха (от Нового года) похоронил еще трех священников… Думаю послать вам посылкой еще кое-что – оно мне дано за труды и хлопоты по погребению. Вот только пересылка дорого стоит (2 р[убля] 10 коп. за 1 кг). А я деньгами скуплюсь, берегу их на дорогу и текущие расходы. Напиши мне, Мамочка, в чем нуждаетесь – может быть, я здесь купил бы и прислал, если у вас там очень дорого. Я доволен, что ты показала родственникам расположение к Анюте и ее семье в горе. Не потому только я доволен, что она моя сестра – так же был бы доволен, если бы ты оказала бескорыстное добро и кому чужому: я радуюсь вообще, что моя дорогая мамочка – добрая. Пример твоей доброты самое лучшее наставление для всей семьи в системе ее воспитания в добре, а это твоя главная по отношению к семье обязанность. Напишите как только окончательно выяснится дело с “паспортизацией” Что бы ни было, все к лучшему. Не нужно ничего ни бояться, ничем не огорчаться. О моем освобождении тоже пока точно ничего сказать нельзя: ходят упорные из разных источников слухи, что нас высыльных в самом скором времени должны удалить из Онеги… Понемногу и освобождают, но очень мало кого из священников. Опять, что бы ни было, все к лучшему. Я только мечтаю повидаться с тобой и всеми, а потом можно хоть и умереть… Здоровье мое сносно, но все равно уже инвалид. Напиши мне подробно о своей жизни: о горестях и радостях – я ничего не знаю, как вы там живете. Должно быть, в деньгах теперь нуждаетесь? Почему Мишка не обедает? Нечем заплатить? Я как только найду какую постоянную работу, то пришлю. Дорогая моя мама! Смотри там детей, чтобы не выросли худыми людьми. Великими материнскими любовью и терпением направляй их к всякому добру. Они и наша радость и наша честь, и наше горе и позор (если будут худыми). Мечтаю еще тебя видеть, а то и пожить вместе. Целую тебя, моя голубка. Да хранит, вразумляет и утешает тебя Господь! Целуй и ласкай от меня детей. Всех приветствуй родных от меня, особенно скорбящих, бедствующих. Не забывайте там Ваню – пишите ему слова любви, сочувствия… Будь всем всегда только ангелом утешения. Бог и тебя не оставит. Любящий тебя твой Михаил.
 
№ 24
[Без дати]
Дорогой брат. Печалюсь болезнью Анюты и их семейной неудачей – обидой Алеши. Знаю уже о продаже свободного хлеба в Киеве. Нет худа без добра и добра без худа: свободная продажа – добро, особенно для тех, кто имеет достаточно денег, К сожалению, моя семья денег достаточно не имеет, а потому, должно быть, хотя временно, ей быть и без хлеба и без денег на необходимые текущие расходы. Я не могу сейчас послать домой денег, как безработный и ничего не зарабатывающий. Имеющиеся у меня деньги очень берегу и экономлю как необходимые на случай отпуска, так и нужные на текущие расходы. Жизнь высыльных в Онеге стает все труднее, как вообще, так и в отношении работы., заработков и продовольствия. Печных работ не производится за неимением кирпича, а других работ тоже или совсем не находится или такие, что дают 200–400 гр. хлеба в день. Норму требуют выполнять – тратится много сил, энергии , а питания нету. Правда, работающие еще пользуются столовой, но для высыльных в столовых особые обеды: обыкновенный “суп”, состоящий из тарелки почти голой воды и ложки сырой кислой капусты. Бывает один “суп” или суп и стакан чаю. Ни о каких жирах, приправах нету и помину… Есть работы, где дают по 500–800 гр. хлеба и кое-какие продукты, но эти работы и очень тяжелые и далеко: нужно ходить за 6–10 верст. Все-таки думаю стать на какую-нибудь работу, чтобы быть в состоянии хоть рублей 20–30 в месяц посылать помощи домой. Ничего нельзя достоверно узнать , когда освободят. Могут освободить каждый день, а могут продержать еще очень долго, Берегу деньги и на дорогу – знал бы, что нескоро пустят, то все деньги прислал бы домой. Ходит слух, что с июля месяца будут здесь свободно продавать хлеб (по 3 ½ р[ублей] кило) Тогда деньги и здесь вздорожают – каждый последний рубль издержит на хлеб. Не только высыльные, но и местное население часто недоедают, а часто и совсем голодают…
Надежды на рыбную ловлю, собирание “когда-то” грибов, ягод и т.д. – слишком призрачны. Плохи надежды и моей семьи на козу. Пусть продадут да проедят ее на хлеб. Огород, конечно, необходимо возможно лучше утилизировать. Я думаю, в крайности пусть засадят его брюквой. Семян брюквы легче, я думаю, достать(всего каких 50–100 гр), чем картофеля (несколько пудов). Брюкву лучше, конечно, садить столовую (а не кормовую). У нас здесь прошлым летом местами садили брюкву. Она использована населением на расхват по цене равной с картофелем. Мне самому приходилось кушать тушенную брюкву, суп брюквенный и несмотря на полное отсутствие жиров и каких-нибудь приправ, ничего: можно кушать, хотя получается кушанье жиже и менее питательное, чем, например. картофель (в 100 гр. картофеля 89,1 питательных калорий, а в 100 гр.брюквы только 38,8 питательных калорий) Хорошо морковь, квасоля, горох и т.д.
От Фили[59] я на днях получил письмо. Да он очень занят. Пишет, что в “сверх ударной работе” спит два часа в сутки, а бывает и круглые сутки работает: к 1 мая хотят окончить и 1-го мая пропустить через канал пароход. По окончанию канала поедет искать работу на Москва-канал или на Кубань. Пишет, что здоров, удивляется “чудасии”, что меня не отпускают (да здесь почти никого не отпускают). Я думаю, что моральное состояние всех не важное…
Меня печалит не потеря усадьбы, а то, что ее разрушили. Я свою долю добра от усадьбы получил: трудился, радовался, любовался – заполнял ею скуку и пустоту жизни. Когда удовольствие пользоваться ею стало слишком трудно и дорого (500 р[ублей] налога), то спасибо, меня от усадьбы освободили. За тот труд, что я затрачивал на обработку, поддержку, охрану усадьбы и средства, что я отдавал в виде хоть бы налога, я могу иметь и фрукты и удовольствий во много раз больше, и огорчений разного рода, зависти людской, злобы и т.д. не иметь… Отношусь к материальным лишениям и невзгодам совершенно спокойно. Вот теперь скучаю бездеятельностью – убедился, что труд сам по себе – великое благо, счастье жизни. Лишь бы он не был только подневольный и тяжел (болезненный) для организма. Всякий труд на пользу (для удовлетворения каких бы то ни было нужд, потребностей) людей – для Бога: после веры и молитв самое святое, необходимое. И “духовная жизнь” , которой мы должны побольше отдаваться, тогда только жизнь, когда она деятельна, а без дел, как и веры – “мертва”, одно мечтание, метафизика…
Не печалюсь очень, что могилы разрыли. Я сам виноват, что “закопал золото”, хотя это был акт смертной тоски, горя о дорогой потере, акт любви ничего не жалеющей для любимого существа, любви, проявляющей себя такой или другой и материальной жертвой… Я уже писал в Сидоровичи, что прощаю их, а только просил, если валяются, собрать и закопать кости. Сознаюсь, у меня самого как-то явилось мысль, в крайности откопать золотой крестик и употребить для спасения от голодной смерти себя, семьи или кого другого – вот и я “гиена” – гробокопатель в душе… Не был я в жизни никогда и ни для кого “звездой”, старался только, чтобы не погасла во мне “искорка” – она еще светит и не погашу ее ради “мамоны”… Спасибо за письмо, ничем не обижаюсь. Пиши. Целую тебя, брат!. Любящий Михаил.
 
№ 25
[Без дати]
Дорогие мои, Мама, детки, родные, друзья! Христос Воскрес!
Приветствую всех вас там с Праздником из далекой чужины. Шлю всем вам от любящего сердца наилучшие пожелания. Христианскою верою в Воскресшего Христа, верою в загробную жизнь души и будущее всех воскресение, утешайтесь и укрепляйтесь в невзгодах и волнениях жизни. Жизнь наша так коротка и в этой короткой жизни, хоть и встретятся огорчения, невзгоды то тоже сравнительно минутные – скоро уходят в вечность, давая нам только возможность отличить сладкое от горького, приятное от неприятного. В общем наша жизнь сплошное наслаждение – наслаждение чувства жизни, бытия, наслаждение трудом, наслаждение пищей, наслаждение (1/3 жизни) сладким сном, наслаждение красотами природы, наслаждение произведениями ума человеческого, наслаждение любовью к родным, близким, всем людям. Христиански-философски настроенному человеку жизнь – одно сплошное радование, ликование. Даже сладка и желательна “страшная” смерть – она сладкий сон, покой от трудов, невзгод, свидание с ранее “уснувшими” родными, любимыми, короткая только разлука с оставшимися, чтобы встреча была полна чистой радости от бескорыстной уже там любви, близость и общение беспрепятственное с источником истинного счастья и не престающей радости Господом… Если мы в жизни бываем иногда несчастны, то только через свое безумие-неверие (“рече безумный в сердце своем несть Бог”, человек наибольший враг сам себе и никто его не может обидеть, сделать несчастным, если он сам себя не обидит…).
Вот я и желаю всем вам прежде всего и больше всего чистой веры и от нее только мира и радости душевной, которой не могут и на минуту нарушить по видимому невзгоды, страдания, болезни и даже самая лютая смерть… Напишите мне, дорогие, как вы там проводили Праздник. Пишите подробно и откровенно о своих нуждах, печалях, но и радостях. Радостями радуйтесь (их много есть, но только нужно всегда и везде искать, брать и пользоваться ими) а в печалях будьте стойки, бодры, смейтесь им. Я здесь провел Праздник хоть и в тихой грусти о вас от разлуки с вами, но мирно и сама эта грусть сладка. Здоровье мне служит, никто меня и я никого не обидел., ни в чем не нуждаюсь, а кушать на первый день Праздника, я уверен, что и у вас столько ни у кого там не было. Господь меня хранит, везде во всем благодетельствует. Самая грусть, печаль от обстоятельств теперешнего жизненного положения обещает в дальнейшем большую и чистую радость… Не “работаю” да вряд ли скоро буду работать : с одной стороны берегу здоровье, а с другой – и работы нету – даже в сторожа высыльных пока не принимают… Надеюсь , что все-таки хоть летом, а может быть, и скоро отпустят. Тогда поспешу к вам. Не отпустят скоро, то летом, когда потеплеет, попробую ловить рыбу, под осень собирать ягоды, грибы, искать и исполнять разные работы, хоть частные, какие только где попадутся. Продуктов питания сейчас еще имею…[60] долго, да я и не зеваю: как продукты, так и все необходимое себе раздобываю где только для этого явится возможность. Вот только служило бы и сохранилось здоровье, пока отпустят – все-таки хочу еще повидаться со всеми вами, а тогда на родине можно и умирать – для вас и жизнь. Я, если не совсем, то мало нужен. Пишите подробно, откровенно, в чем нуждаетесь, Да хранит вас там Господь. Всех целую – любящий “батько”, брат, друг… Михаил.
 
№ 26
[Без дати]
Дорогой мой сын Олег! Получил я твое письмо – очень благодарю. Не сержусь, что редко пишешь, потому что вполне понимаю твою обстановку. С 6-го мая н.ст. до конца месяца и я на работе. Хотя работа моя не очень тяжелая (пилим с товарищем не больше одной сажени дров) но много отнимает времени ходьба туда и обратно, ходьба в столовую, приготовление дома пищи, хозяйственные занятия по квартире и т.д. делает то, что и у меня некогда сейчас и на письма отвечать… С 1-го июня, должно быть, снова буду без работы. Здоровье мое хорошо: чувствую себя бодро, вот только ноги немного опухают. Питаюсь сравнительно хорошо: обедаю в столовой( хоть и скудно), получаю 780 гр. хлеба в день (граммов 200 в день сушу на запас), дома что-нибудь привариваю из муки, квасоли или круп.
Почему нас не отпускают, мы все часто сами недоумеваем. Думаем, что это имеет связь с общим политическим положением. Упорно говорили, что будут отпускать 15-го мая, а теперь говорят 1-го июня. Но эти сроки и разговоры уже были несколько раз, поэтому плохо им вериться. Вот разве куда переведут из Онеги в другое место. Ничем вы моему освобождению не поможете, да пока ничего предпринимать и не нужно. Я уверен, что самое позднее в течение месяца так или иначе дело виясниться – тогда если нужно будет, то что-нибудь и предпримем. Если задержат, то надеюсь все-таки лето переживу, а зима еще одна почти для всех нас здесь будет последняя... На днях снова похоронили двух священников. В погребении одного из них (иеромонаха) я принимал деятельное участие: одевал, копал могилу, принес гроб, нес (с другом) на носилках в церковь и оттуда на кладбище, закопал. За труд и хлопоты получил хороший теплый пиджак (мой – одни лохмотья).
Жизнь здесь высыльным с каждым днем стает все хуже и труднее: работу какую-нибудь найти почти невозможно, купить за деньги что-нибудь съестное тоже нельзя. Можно что-нибудь делать часто – это дает деньги, но умрешь с голоду. Продуктов нового урожая можно ожидать не раньше как месяца через три. Отношение к высыльным чем дальше тоже все хуже. Нужно уезжать отсюда, да вот не пускают… А куда уезжать? Несомненно в Киеве и близ Киева мне жить не позволят. Боюсь за вас, мои родные. Могут и вас там сократить или выселить. Где тогда поденетесь, и с чего будете жить? Думайте, на всякий случай подыскивайте место и дело – надейтесь на лучшее, а готовьтесь к наихудшему – Бог вас не оставит. На мою помощь мало надежды, хоть и отпустят – скорее я буду вам всем тяготой и помехой. Пока думайте, как бы прожить, да сохранить здоровье до лучшего времени. Может быть найдете в кооперативе толокно, соевое кофе, то покупайте – они дешевы и питательны. Можно в аптеках доставать мясной экстракт (1 р[ублей] 45 коп. [за] флакон), даже ревенный сироп (вместо сахара). У нас здесь уже ничего этого нету: все расхватали и съели. Если сможете засадить, вырастить и убрать огород, то это большая поддержка будет. Козу держите только в том случае, если она будет окупать и расходы на себя. Мама пусть поступит на работу, только в последней крайности и то на работу посильную.
В отпуск мне можно ехать в Киев и через Ленинград: вот хорошо было бы списаться с Ваней и проезжая повидаться с ним! Как только пройдет паспортизация, сейчас же сообщите мне результаты для вас и всех наших родных. Рад, что Анюта выздоравливает. От Фили я получил письмо, пишет, ему живется сносно, но очень занят чуть не круглосуточной работой. Жаль, что Мишка не работает. К сожалению, я ничего не могу вам прислать – что заработал в этом месяце, то и проел в столовке. Мне ничего не шлите – себя там смотрите – я как-то обойдусь сам здесь. Освобожусь от работы, то попробую ловить рыбу… Целую маму и всех вас там. Да хранит вас Господь! “Батько”.
 
№ 27
27/У. – 1933 г. н.ст.
Дорогая Мама! Не унывай, не падай духом от жизненных невзгод. Все зависит от того, как мы сами относимся к постигающим нас невзгодам – принимаем их к сердцу иди “смеемся” им. У меня недавно случилась большая неприятность. Я сначала было очень оскорбился, а потом раздумал, что не стоит принимать к сердцу того, что уже прошло… Надейся, дорогая, на все лучшее. Самое понятие “хорошо” и “плохо” относительно и сравнительно. Бог даст, скоро увидимся, устроимся, приноровимся к данной обстановке и доживем свой век. За меня совсем не беспокойся. Я всегда и всем доволен. Мне хорошо было и в тюрьме и здесь и всегда. Смотри там да учи добру детей, чтобы были честны, трудолюбивы, бережливы и, главное, добры – тогда Господь не оставит и здоровьем и всяким благополучием и радость будет постоянным спутником их жизни. Как поживает Мася?. Я о ней ничего и не знаю: как она живет? И твоей жизни, дорогая моя, совсем не знаю. Напиши мне, мамочка, все откровенно и подробно.
Чтобы возможно на всякий случай себя облегчить от багажа, думаю, на днях послать вам посылками все, без чего можно обойтись и что имеет какую-нибудь цену. Оставлю и заберу с собой куда бы Господь ни направил необходимейшее, а остальное прямо брошу. К 1-му июня закончу свою работу, и, должно быть, снова останусь безработным. Вот только как безработного, могут послать на жительство в “Усолье” – это верст сто от Онеги и в 5 верстах от деревни Усолье в лесу бараки. Но говорят, и там люди живут – будет бесплатная квартира, в реке ловят рыбу, в лесу есть работа, а к осени будут и дары северной природы (т.е. грибы, ягоды), в деревнях можно доставать картошку, молоко, сыр, может быть, когда и масло. Мне Господь во всем посылает удачу, и я ни в чем очень не нуждаюсь. Изорвался было в лохмотья теплый пиджак (что Мася шила), но вот заходит ко мне один сосед и говорит, что очень болен от голодного истощения иеромонах Афанасий… Я занес ему немножко хлеба и кое-каких продуктов. Через несколько дней больной умер и меня попросили помочь и похоронить его. Я помог и вот мне дали за труды и хлопоты пиджак (в продаже стоит около 40 р[ублей]).
Говорят, что получен из Архангельска снова список подлежащих отпуску. На днях дело выяснится. Если не отпустят на днях, то думаю хлопотать где только можно об отпуске. Ведь я уже год здесь сверх срока. Правда, мне даже некуда и ехать: В Киеве я не имею права и места даже одну ночь переночевать. Нужно прописываться в милиции, а там не пропишут… Может быть, и тебе не позволят жить в Киеве – тогда пусть Мишка и Коля остаются на “иждивении” Олега и Маси, а ты уезжай куда-нибудь, даже в крайности ко мне. Только не унывай, а там как-то устроимся. Здесь несколько священников живут с матушками. Все работают. Матушки летом работают на огородах пригородного хозяйства, а зимой в больнице сиделками. Получают пайки и зарабатывают деньги на проживание. Вот только с квартирой устроится очень трудно. К сожалению, я и сейчас вам послать денег затрудняюсь: заработал за месяц около 30 рублей, но не получил их еще а уже прожил. Пользование столовкой и пересылка посылок много стоит. На дорогу деньги держу. Завтра (28 мая н.ст.) оканчиваю работу, стаю снова безработным. Буду что-то предпринимать, даже попробую сходить в лес на озеро ловить удочкой рыбу. Говорят, лед на озерах уже растаял и рыба понемногу ловиться. Ловятся почти исключительно окуньки. К сожалению, озера окружены болотами и самые близкие за 3 версты, а то 8, 10, 15… Озера – это остатки моря, они очень глубокие.
Олег пишет, что Коля интересуется весной здесь?. Она не интересна здесь. Деревья еще только распускаются, По оврагам еще лежит снег, Начинают садить картошку, Птиц почти нету (изредка увидишь воробья или ворону). Люди все на работах ради хлеба. Всюду тишина и – тоска… В лесу почти сплошное болото, поросшее моховыми кочками, брусникой и черникой. Зверей нету. Деревья почти исключительно: елки, сосны, изредка лиственница и частые заросли можжевельника. Попадаются березки, осина, маленькие ольхи. Огромная река тоже какая-то мертвая, рыбы не видно, в прилив вода течет быстро вверх, а в отлив вниз. В отлив вода отступает от берега и вся река усеяна множеством камней.
Будь здорова, дорогая мама! Может быть, нескоро напишу письмо, то не беспокойся : значит или некогда или просто нечего писать,. Целую тебя и деток. Приветствуй от меня всех, всех. Вы мне все милы и дороги – родные и друзья! Да хранит вас всех Господь!. За всех вас молюсь – не забывайте совсем и меня. Любящий Михаил.
 
№ 28
29.У. – 1933 г. н.ст.
Дорогой брат! Спасибо тебе большое, что ничего не скрываешь, что пишешь мне всю правду. Конечно меня печалит смерть любимой сестры. Она была и друг моего детства. Я всегда от нее видел в жизни только добро, ласку. Жалею, что я даже не написал ей письма, не попрощался с ней перед вечной разлукой. Все собирался писать, да занявшись работой как-то не имел времени, Главное, что Олег мне писал: “Тетя Анюта выздоровела”. Утешайте там и поддерживайте Лëлю[61] и других сирот: “самый тяжелый день в жизни человека тот, в который он хоронит свою мать”. Что же подходит время нашему поколению уступать место следующему. Очередь за мной, хотя я и надеюсь лето пережить. Зима, где бы то ни было, будет потруднее. Я уже привык к огорчениям – они меня печалят, но не нарушают душевного покоя. Постоянно тревожусь за свою семью. Помоги им вычислить , стоит ли держать козу. Глаша[62] и Володя с семьями пусть хорошо обдумают, есть ли смысл срываться с места. На днях надеюсь послать им письмо. Глаше и К.М. хочу послать посылкой распоротый кожух (и верх) – пусть Карп. М.[63] пошьет из него хороший крытый полушубок или несколько шапок.
С сегодняшнего дня я снова безработный. Продуктов питания у меня пока немного есть, а дальше буду как-то промышлять. Опасаюсь только, что и меня как безработного могут послать далеко в лес в бараки…. Высыльные священники здесь голодают и даже мрут от “истощения”. На днях снова двух похоронили и есть еще кандидаты. Вчера прибрел ко мне еще молодой священник (из Киевской епархии), просил похоронить его.. дни его сочтены. Еще одну зиму вряд ли кто из нас здесь выдержит. Одним словом, сплошной ужас и кошмар, но мы как-то уже ко всему привыкли: спокойно хороним мертвецов и загадываем: “чья очередь?” Утешай, брат, всех нравственно поддерживай – “времена тяжкие”. Всех приветствуй. Целую тебя. Пиши. Любящий брат Михаил. Денег мне не нужно. На дорогу имею около 200 р. Когда трачу, то и зарабатываю, а без работы мало трачу. Вчера послал письмо Олегу и М[арии] А[ндреевне].
 
№ 29
14.УІ. – 1933 г. н.ст.
Дорогие мои мама и детки! Беспокоюсь о вас. С нетерпением ожидаю от вас писем. Все ли здоровы? Не имеете ли неприятности от паспортизации? Не голодаете ли, не нуждаетесь ли очень в чем-нибудь? Как работает Мася и Олег? Что делают и как ведут себя Мишка и Коля? Как растет огород, дает ли молоко коза? О всех напишите подробно. О смерти Анюты я знаю. Ласкайте там Лëлю, защищайте ее, чтобы кто не обидел сироту. Я здоров. Ни в чем не нуждаюсь. С 2-го июня снова на работе. Поступил на работу в пригородное хозяйство 32-го завода. Четыре с половиной дня корчевал пни и кустарники, а теперь с товарищем вдвоем стаскиваем в кучи и сжигаем пни и выкорчеванный кустарник. Работаем поденно. Плата около 2–2 ½ рублей в день. Хорошая сравнительно, но дорогая столовка. Получаю 1 килограмм хлеба. Питаюсь достаточно, но на питание уходит весь заработок, так что почти ничего не остается. С 15-го будем получать только 700 гр. хлеба. Работа довольно тяжелая, но как поденная, то не требуется никакой нормы – отработал 8 часов – ушел. Ходить на работу версты две да назад две, да в столовую нужно с час постоять в очереди, да в 5 часов вечера идти ужинать тоже верст две и обратно две. Очень мало остается свободного времени, а еще нужно что-нибудь приварить на завтрак.
Я снова поступил на работу, потому что 1) чувствую себя хорошо и когда работаю, то даже лучше, чем без работы, 2) что-то надежда на скорый отпуск туманна, нужно питаться, а продуктов у меня мало и на посылки нечего полагаться – у вас там самих ни у кого ничего нету, 3) как безработного могли послать в лесной барак, 4) надеялся подработать денег, чтобы еще вам немножко помочь. Во всяком случае я доволен, что работаю. Смотрю на работу как на Крест, а на неприятности и огорчения, как на шипы тернового венца. Погода стоит теплая, сухая. Думаю поработать на пригородном хозяйстве (если не сократят почему-нибудь) все лето и осень, а зимой не работать совсем хоть месяцев три. Печных работ нету, потому что нету кирпича, да его, кажется, и не будет – кирпичные заводы до сих пор не работают. Садят огороды. Все изголодались, особенно высыльные. Несколько человек еле ходят, а ноги припухают почти у всех. На днях умер священник тоже Киевской епархии Чековский , мой друг. Это уже 25-й из 72-х. Ни в чем не нуждаюсь. Все-таки надеюсь на отпуск. Многие хлопочут. А я жду, что из этих хлопот будет.
Берегите там как можно жизнь и здоровье – я хочу еще со всеми повидаться. Сердечный привет всем. Да хранит вас всех Христос! Часто писать некогда и нечего совсем. Прощайте мои дороги родные, родственники и друзья. Всех целую, всех благословляю. Любящий “батько”. Верьте, надейтесь, трудитесь, терпите…
 
Листи священика Володимира Семеновича Благовещенського.
 
№ 1
22 июня (5 июля) 1933 г.
Среда. Сегодня супруг Ваш, М[ария] А[ндреевна], а мой соквартирант, утром отправился на работу. По обыкновению попрощался со мной, уходя совершенно здоровым. Работал до обеда. Во время обеда выпала из рук ложка, он поднял левой рукой и передал в правую, но правая оказалась атрофированой. Тут же он сказал, что ощущает какое-то колотье в пальцах руки. Через несколько минут он перестал говорить. А через коротенький промежуток упал на обедавшего соседа. Тут же уложили М[ихаила] И[вановича] на носилки и унесли в больницу. Узнав об этом, я в 5 ч. вечера навестил его. Оказывается, что правая сторона парализована, у него была рвота, сознание не потерял, ибо узнал меня. На некоторые мои вопросы отвечал кивком головы. Опасного ничего врачи не видят и надеяться восстановить здоровье. Полагаю, что такое определение не ошибочно. Вас прошу не беспокоиться. О ходе болезни буду писать часто. Деньги его находятся при мне. Вещи будут в сохранности. Крепитесь, мужайтесь – Господь поможет. С почтением. В. Благовещенский.
 
№ 2
24 июня (7 июля) 1933 г.
Состояние здоровья М[ихаила] И[вановича] неопределенное, часто приходит в бессознательное состояние. Есть еще некоторая надежда на выздоровление, а потому прошу не волноваться и не беспокоиться. Даст Господь, завтра наведаю его и сообщу немедленно. С почтением. В.Благовещенский.
 
№ 3
8 июля [19]33 г. н.с.
Многоуважаемая Мария Андреевна! Господу угодно было принять к Себе душу своего служителя и раба Михаила Ивановича. Скончался в Онежской больнице утром 24 июня (7 июля). Похороны готовим завтра, т.е. в воскресенье 9-го июля с заносом в церковь. Не тужите и не горюйте: он жил подвижником и мучеником и душу свою отдал Богу как истинный христианин. Наоборот, радуйтесь, что Ваш супруг свой земной путь совершил, не отступая от заветов Христовых. Что Вас по поводу его смерти интересует – спрашивайте – отвечу немедленно. Вещей при нем немного, из них лучшие вышлю посылкой на Ваше имя на днях. Во вторую посылку вложу полушубок и теплые штаны. Сообщите, как поступить с обувью. Осталось две пары старых сапог и сандалии. Отправить их вам, или же продать кому-либо из нуждающейся братии-священников?. По получении от Вас ответа, поступлю, как укажете и вышлю остаток неизрасходованных денег. Есть и такой хлам который не отважимся пересылать, ибо пересылка будет стоить гораздо дороже вещей. Одним словом, ожидаю подробного Вашего указания. Да хранит Вас и детей Ваших Господь и да подаст всем вам мужества в этом святом испытании, Всегда готовый к услугам. Свящ. В[ладимир] Благовещенский. Адрес – тот же.
 
№ 4
[Липень 1933 р.]
Многоуважаемая Мария Андреевна. Отлично я понимаю, какое огорчение я принес всей вашей семье сообщением о смерти дорогого Михаила Ивановича, но молчать об этом я не мог. Теперь только скажу правду, что письма мои по этому вопросу писались несколько задним числом, а именно: М[ихаил] И[ванович] заболел 5.УІІ. и об этом я поспешил сообщить как о случае не особенно опасным, между тем я убедился, что больного положение безнадежно. Иначе я поступить не мог, ибо чувствовал, что написав правду, я могу принести вам смертельный удар. Утром 7-го июля М[ихаила] И[вановича] не стало, и я сейчас же послал вторую открытку , извещая о более тяжелом положении больного, но еще не безнадежное, дабы извещение о смерти было подготовлено к встрече внутренними вашими переживаниями. И только 9-го июля я послал вам закрытое письмо, извещая о смерти, между тем. М[ихаил] И[ванович] лежал в церкви, в гробу, куда отнесли мы его накануне, в субботу, перед всеношной. Дату же я в письме поставил дня смерти, т.е. 7-го июля. Простите мене за такой обман, но мне сочувствие в постигшем вас горе не позволило поступить иначе, ибо это было бы с моей стороны более, чем жестоко.
Михаил Иванович при жизни своей пользовался общею нашей любовью и только были у него частые пререкания с сожителем о. Алексием Зелитникевич. Оба они друг друга не любили. В другой комнате нас также жили два ч[елове]ка: я и иеромонах Аристокль, умерший в марте также скоропостижно от паралича. Я с М[ихаилом] И[вановичем] жил очень миролюбиво, всегда говорили и мысли друг друга разделяли, Сознаюсь, что я считаю себя неоплатным должником перед покойным, ибо он, зная мое тяжелое положение, очень часто помогал мне в пропитании. За это все я считаю своим долгом поминать его в своих молитвах вплоть до гробовой доски. Да, это был человек с доброй христианской душой В последнее время отношения со своими сожителями по комнате полностью обострились, что мы долго не разговаривали.
Март, Апр[ель] и Май М[ихаил] И[ванович] по моему совету не работал: у него появилась опухоль на ногах и он чувствовал себя слабовато, даже часто говорил о смерти. Со 2-го июня мы поступили на работу. Уходил рано и приходил поздновато. У нас был с ним обычай: после утренней молитвы приветствовать друг друга “добрым утром”. Затем он уходил на работу, а я как инвалид, оставался дома и садился за починку обуви, каковым делом занимаюсь все время и этим содержу себя. Вечером М[ихаил] И[ванович] возвращался, конечно, уставший но в добродушном настроении. Делился со мною дневными впечатлениями и о работе, а затем ложились мы спать.
Замечательно то, что утром 5-го июля, после обычного “с добрым утром” М[ихаил] И[ванович], уходя на работу, сказал мне “до свидания”. Я пожелал ему успехов в труде и затем он ушел, а часов около 12-ти я узнаю о случившемся. Дело было так. Работал он за городом на огороде 32-го лесо-завода. С ним работал высыльный из Одессы священник о. Николай Васютинский. Когда наступило время обеда они направились в столовую, установленную на огородах. Надо вам иметь в виду, что М[ихаил] И[ванович] в работе выделялся старанием и особенною честностью и, конечно, этим повредил себе. Работал без малейшего отдыха. Можете себе представить, что он на парниках носил воду в первый день 225 ведер, на второй – 180, третий – 200. Одним словом, главная причина смерти – чрезмерный труд. Но в этом он сам виноват и уговорить его было почти бесполезно. Я часто спрашивал его, не чувствует ли он себя уставшим, но М[ихаил] И[ванович] отвечал мне, что чувствует себя гораздо лучше при работе, чем без нея и даже при работе прошла у него опухоль ног. Работавшие с М[ихаил] И[ванович] даже несколько обижались на него за такой труд, считая, что он подводит их перед начальством. Конечно это были лодыри и им хотелось проводить время работы в сидении и курении, чего не любил честный характер работника подвижника.
Последние дни М[ихаил] И[ванович]. в большинстве был молчалив, в особенности во время работы. Он был покорный и кроткий труженник, повинуясь всяким зав-хозам и бригадирам не за страх, а за совесть. Не подлежит сомнению, что время его гробового молчания сопровождалось непрерываемой молитвой. Когда М[ихаил] И[ванович] и о. Н.Васютинский пришли в столовку на обед и уже сели за стол и стали кушать, вдруг из правой руки у М[ихаила] И[вановича] выпала ложка. Он поднял ложку левой рукой и стал жаловаться Васютинскому, что чувствует какое-то колотье в конечностях пальцев правой руки. Затем передал ложку из левой руки в правую, но правая рука уже перестала действовать. Через какую-то минуту, как передал о.Васютинский, у М[ихаила] И[вановича] стал изменять язык, а еще через минут две он неожиданно повалился всем своим корпусом на колени о.Васютинского, после чего его тут же положили на носилки и снесли в больницу.
Через часа два пришел и я. Больной лежал на правом боку. Я позвал его по имени, и он повернул голову в мою сторону, открыв глаза. Причем правый глаз открыт был меньше левого. Я задал ему вопрос: “Вы узнаете меня? Я – Владимир”. М[ихаил] И[ванович] начал говорить что-то невнятное, но когда я спросил его второй раз об этом, то и он кивнул раза два головой утвердительно. Это, безусловно, означало, что он узнал меня (какая скверная бумага). Видно было, что положение очень опасное. М[ихаил] И[ванович] стал силиться повернуться и для этого начал опираться левой рукой, ибо вся правая сторона была уже мертвая, но повернуться не мог. Я знал, что у него были деньги, но не знал, где они, дома или в больнице, и опасался, чтобы их не утащили, если они в снятой с него одежде, спросил: “Где деньги?” Он опять стал невнятно отвечать и я ничего не понял. Видно было, что невозможность передать свои мысли мне, М[ихаила] И[вановича] очень и очень мучило. Тогда я опять спросил: “Деньги дома?”. Он кивнул мне утвердительно.
Этот кивок мне непонятен оказался, ибо выйдя в коридор мне дали осмотреть его вещи. В них я нашел кошелек, а в нем 140 р[ублей], коих не заметили раздевавшие М[ихаила] И[вановича] Они нашли в других карманах только 1 р[убль] 66 к[опеек], которые и приняли к сведению. Деньги я взял и на них хоронил покойного. Затем М[ихаил] И[ванович] будучи не в силах повернуться, повалился совсем на правую сторону, а голова спустилась с подушки. Его начало рвать Сильное было произвольное истечение мочи. Я уложил его голову на подушку и сказал ему, что буду навещать его часто. Он в знак благодарности кивнул мне головой. Больше ни о чем говорить не пришлось.
На следующий день я застал его совершенно обритым и без волос лежал он навзничь, без малейшего сознания, рот был открыт, дышал очень тяжело и из груди издавался сильный сразу прерывистый храп. Соседи по кроватям говорили, что он так лежит с ночи и в сознание не приходил. А утром 7-го июля прекратился храп навсегда. В тот же день отнесли М[ихаила] И[вановича] в анатомическую комнату. Я пошел домой и вместе с о.А.Гричишинковичем отыскали белье и прочее и отправились одевать покойного.
8-го июля в 3 часа дня нас 4 ч[елове]ка снесли покойного в церковь дальнейшее вам, конечно, известно из последнего моего письма. Оба мы разобрали вещи, что лучшее уложил я в две посылки, которые вы, вероятно, уже получили, остаток продуктов употребили на скромный обед, а что осталось скромно разделили между собой. Из вещей мы ничего не брали себе, ибо нет надобности обзаводиться лишним хламом и только негодное вынесли в чулан, где оно, вероятно и останется навсегда. Деревянный крест уже сделан. На нем я сделал собственноручную резьбу: “Протоирей Михаил Иванович Собкевич. 7 Июля 1933 г.”. Крест этот может простоять лет десять. Посылаю набросок чертежа города Онеги и места могилы. Если это сохранится, то прибыв в Онегу можете легко сами найти могилу своего друга жизни. Сегодня просмотрел всю его переписку и все письма уничтожил. Нашел его фотокарточку и как память посылаю. На днях вышлю вам посылку, а в ней – немного земли с могилы М[ихаила] И[вановича] Полагаю, что фотография и земля будут самым лучшим памятником для вас и всех деток. Теперь кое-что о себе. Я – Владимир Семенович Благовещенский, священствовал в с. Трилесах [?], в 12 вер[ст] от Фастова. В этом селе живет и моя многострадальная семья. Я писал жене и сообщил ей ваш адрес, прося, если будет в Киеве, зайти а навестить вас, Я уже окончил срок и ожидаю освобождения. Если буду освобожден, то по пути заеду к вам и передам все лично. Счет расходам и остаток денег вышлю на днях. Прошу принять уверения в совершенном почтении и преданности. В. Благовещенский. Простите за небрежность
 
№ 5
22.УІІ. – 1933 г.
Многоуважаемая Мария Андреевна! Сегодня получил Ваше письмо в ответ на мое сообщение о постигшей болезни Мих[аила] Ивановича. Если мое извещение о бывшем Вашем супруге причинило столь тяжелые переживания всей семьи, то сколь тягчайшие переживания явились после получения моего извещения о смерти? А ведь за этот промежуток времени Вы уже успели получить и это известие. Мне очень неприятно, что на мою долю сложилась обязанность информировать Вас и всю семью о столь прискорбном случае. Но ведь если бы не я, то кто-либо другой должен был бы сообщить о смерти Мих[аила] Ив[анови]ча. Я жил совместно на квартире и, кроме того, мы с покойным земляки (моя семья такая же несчастная живет в с. Трилесах вблизи Фастова, то все хлопоты по дорогому другу принял я на себя. Кроме того, еще при жизни М[ихаила] И[вановича] все мы условились принимать заботы по погребению в случаях смерти кого-либо из нас. Я полагал, что М[ихаи]лу И[ванови]чу придется хоронить меня, но получилось обратное.
Тяжелейшие переживания Вашей семьи отразились инстинктивно и на моей психике. Я понимаю, что делается со всеми вами ибо у меня самого разрывается сердце, когда вспоминаю о своей семье, которая уже четвертый год ждет свидания со своим дорогим отцом-изгнанником. Эта тяжелая минута заставила меня взяться за перо и написать вам несколько слов утешения. Я знаю, что М[ихаил] И[ванович] при жизни только и думал, только и заботился о всех вас. он любил всех вас больше всего в жизни и эта разлука чем дальше она тянулась, все больше и больше вызывала из его наболевшей груди тяжелые вздохи и восклицания: “О, Боже мой!” Но знайте, мои дорогие мученики (обращаюсь ко всей семье), что еще больше всех вас Михаил Иванович любил Христа. Все мы изгнанники-единомышленники в этом отношении, а в этом числе и аз многогрешный, и как единомышленник взываю ко всем вам из глубины сердца – любите, вы – мужа, а дети – своего отца, любите больше всего в жизни, но еще больше любите Христа. Христос – наша печаль, но и наша радость. Он – наше волнение но и наше утешение. Он – наша скорбь, но Он же и успокоение. Все мы, а с нами дорогой М[ихаил] И[ванович], несем крест за имя Христова. Даже великая и святая идея дается не всем, а только избранным, которые, “взявшись за рало, не оглядываются назад, дабы быть...[64] Ц[арствия] Небесного”.
М[ихаил] И[ванович] часто повторял слова, которые наверное писал и Вам: “Я хочу умереть Михаилом а не Иудой!” И завет свой исполнил свято. Разве этому печалиться? О, нет, успокойтесь и с благодарностью примите от Бога свершившийся факт, ибо в этом заключалась вся цель жизни М[ихаи]ла И[ванови]ча, как истинного христианина и пастыря Христова.
Да поможет всем вам Царица Небесная безболезненно перенести эту тяжелую утрату, а Господь да сохранит всех вас от всяких несчастий. В скором времени вышлю вам остаток денег, но пока строим крест. В девятый день мы совершим панихиду, что совершим, если будем живы, и в 40-й день. Прошу принять уверения в совершенном почтении и искрение мои пожелания всех благ. Всегда готовый к услугам. Свящ. Владимир Семенович Благовещенский.
 
№ 6
9.ІХ. – [19]33 г.
Многоуважаемая Мария Андреевна. Только что получил из больницы справку и поспешил на почту отправить , поэтому простите за небрежность. О получении справки на всякий случай известите меня. Что касается ограды на могиле, то таковую можно устроить только деревянную, ибо железа здесь не достать. Стоимость такой ограды главным образом выразится в сумме, потребной за работу, ибо материал здесь не дорогой. Полагаю, что ограда обойдется около 30 рублей. Если возможно будет, то быть может, и я это дело устрою как-либо, а при свидании, если Господу будет угодно, посчитаемся. Готовый к услугам. Если ограду сделаю, то сообщу.
Имеется талон к почтовому переводу из Онеги на 44 руб. 26 коп.
 
 
1 Серафім Слобідський, прот. Закон Божий. Підручник для сім¢ї та школи. - К.: Видавничий відділ Української Православної Церкви Київського Патріархату, 2003. - 3 вид. - С.342.
2 Видань, які присвячено обставинам заарештування, утриманню у в¢язницях, ДОПРах, таборах, стратам мучеників за Віру Христову присвячено багато видань в Україні та за кордоном. Див. напр. Мартирологія Українських Церков: У 4 т. - Т. І. Українська Православна Церква. Документи, матеріали, християнський самвидав України. - Торонто: Українське Вид-во “Смолоскип” ім. В. Симоненка, 1987. - 1207 с.; Власовський І., Нарис історії Української Православної Церкви: У 4 т., 5 кн. - Т. ІУ. - Ч. 1-2. - Нью-Йорк, Бавнд-Брук: Вид. УПЦ в США (репринт. вид. К., 1998); Єфремов С. Щоденники. 1923-1929. - К.:ЗАТ “Газета “РАДА”, 1997. - 848 с.: іл.; Явдась М. Українська Автокефальна Православна Церква: Документи для історії Української Автокефальної Православної Церкви. – Мюнхен-Інгольштадт: Вид. Краєвої Ради У.А.П.Ц. у Федеральній Республіці Німеччині, 1956. – 228 с.; Білокінь С. НКВС і Українська автокефальна православна церква (з історії судових процесів у 30-х рр.) // Церква і національне відродження. – К., 1993. – С. 102-117; Боцюрків Б. Знищення Української Православної Церкви в Радянському Союзі у 1929-1936 рр. // Сучасність. – К., 1990. – № 11 (355). – С.80-91; Бурко Демид, протопресвитер. Українська Автокефальна Православна Церква – вічне джерело життя. – Саут-Бавнд-Брук, Н. Дж., США:Вид. Оселя Св. Ап. Андрія Первозванного, 1988.–392 с.; Зінченко А. "Це влада не від Бога, а від дракона": ДПУ-НКВС проти свободи совісті // Вітчизна. – К., 1991. – № 4. – С. 157-163; Міллер М. Знищення Православної Церкви большевиками // Калєндар “Українського Голосу”. - Вінніпег, Ман: Вид. Видавничої Спілки “Тризуб”, 1958.; Пащенко В. Богоборча політика комуністичної партії та примусова атеїзація населення у контексті здійснення свободи совісті в 1920-1930 рр. // Свобода віровизнання. Церква і держава в Україні. М-ли міжн. наук. коннференції. Київ, 28-30 вересня 1994 р.– К.: Вид. Право, 1996. – С. 36-40 та інші.
3 Слово не прочитано.
4 Номер корпусу.
5 Тут вказано тільки номери корпусу, камери та передачі.
6 Запис на звороті листа.
7 Дописано іншим почерком.
8 На звороті дописано іншим почерком.
9 Дописано від руки на звороті.
10 Так в тексті. Дописано іншим почерком.
11 Ніна Іванівна ( 1893 – ?) сестра Михаїла Івановича.
12 Допис на звороті.
13 Іван (1907–1988) - старший син Михаїла Івановича.
14 В день іменин.
15 На звороті дописано іншим почерком.
16 На звороті дописано іншим почерком.
17 Мася -дочка Валентина (1909-1980)
18 Анюта –сестра Михаїла Івановича Ганна Іванівна (1876-1933), до її чоловіка Федора Кириловича Михайло Іванович заїздив під час перебування в м. Архангельськ.
19 Яновський Т. (1860-1928) – лікар-терапевт.
20 Тоня – Антон (1883-1945) – брат Михаїла Івановича, професор, в будинку якого жила сім’я Собкевичів.
21 В кінці сторінки листа дописано: “на днях пошлю вам другое письмо”.
22 Одно слово не прочитано.
23 Тут: уривок з вірша Миколи Некрасова “Школьник”.
24 Так в тексті.
25 ДОПР – “Дом предварительного заключения”.
26 Так в тексті.
27 Після арешту М.Собкевича його родина була виселена з будинку і переїхала жити в Київ до його брата А.І. Собкевича.
28 Торгсин (торговля с иностранцами) – так називались магазини, де можна було за золоті речі або валюту придбати товари, в тому числі продукти харчування.
29 Петро Іванович (1898–1961) - брат Михаїла Івановича.
30 Михайло (1919-2001) – син Михаїла Івановича.
31 Коля (1924–?) син Михаїла Івановича, який пропав під час Другої світової війни.
32 Листа написано до дочки Валентини.
33 Так в тексті.
34 Слово не прочитано.
35 Ймовірно, “навага”.
36 Слово не прочитано.
37 Філя – Феофіл (1889–1952) - брат Михаїла Івановича.
38 Слово не прочитано.
39 Ніка – Ніна (1893 - ?) сестра Михаїла Івановича.
40 Сидоровичи – село, в якому о. Михаїл з 1904 р. по 1929 р. до свого арешту мав парафію.
41 Олег (1912 -– ?) старший син Михаїла Івановича, який зберіг всі листи батька.
42 Слово не прочитано.
43 Так в тексті. Напевно, мова йде про штани на ваті.
44 Володимир (1880–1938 ) - брат Михаїла Івановича.
45 Василій (1887-1942) – брат Михаїла Івановича.
46 Слово не прочитано.
47 Слово не прочитано.
48 Сина Ваню було виключено з сільськогосподарського інституту, як сина “попа” і він виїхав до Ленінграду, де зміг продовжити навчання.
49 Слово не прочитано.
50 Слово не прочитано.
51 Слово не прочитано.
52 Слово не прочитано.
53 З днем народження.
54 Надежда (1885- ?) сестра Михаїла Івановича.
55 Марія Андріївна (1883-1945) – дружина Михаїла Івановича.
56 ГПУ – “Государственное Политическое Управление”.
57 Можливо, тут йдеться про відомий вислів “Якщо гора не йде до Магомета, то Магомет іде до гори”.
57 Слово не прочитано.
59 Брата Феофіла було заарештовано, згодом він працював на будівництві Бєломороморського каналу, після чого був звільнений.
60 Слово не прочитано.
61 Олена – дочка Анни Іванівни (1902 р.н.)
62 Глаша – двоюрідна сестра Михаїла Івановича.
63 Тут йдеться про якогось знайомого родини Собкевичів.
64 Слово не прочитано.
 
 
Примітки:
 
[1] Серафім Слобідський, прот. Закон Божий. Підручник для сім¢ї та школи. - К.: Видавничий відділ Української Православної Церкви Київського Патріархату, 2003. - 3 вид. - С.342.
 
[2] Видань, які присвячено обставинам заарештування, утриманню у в¢язницях, ДОПРах, таборах, стратам мучеників за Віру Христову присвячено багато видань в Україні та за кордоном. Див. напр. Мартирологія Українських Церков: У 4 т. - Т. І. Українська Православна Церква. Документи, матеріали, християнський самвидав України. - Торонто: Українське Вид-во “Смолоскип” ім. В. Симоненка, 1987. - 1207 с.; Власовський І., Нарис історії Української Православної Церкви: У 4 т., 5 кн. - Т. ІУ. - Ч. 1-2. - Нью-Йорк, Бавнд-Брук: Вид. УПЦ в США (репринт. вид. К., 1998); Єфремов С. Щоденники. 1923-1929. - К.:ЗАТ “Газета “РАДА”, 1997. - 848 с.: іл.; Явдась М. Українська Автокефальна Православна Церква: Документи для історії Української Автокефальної Православної Церкви. – Мюнхен-Інгольштадт: Вид. Краєвої Ради У.А.П.Ц. у Федеральній Республіці Німеччині, 1956. – 228 с.; Білокінь С. НКВС і Українська автокефальна православна церква (з історії судових процесів у 30-х рр.) // Церква і національне відродження. – К., 1993. – С. 102-117; Боцюрків Б. Знищення Української Православної Церкви в Радянському Союзі у 1929-1936 рр. // Сучасність. – К., 1990. – № 11 (355). – С.80-91; Бурко Демид, протопресвитер. Українська Автокефальна Православна Церква – вічне джерело життя. – Саут-Бавнд-Брук, Н. Дж., США:Вид. Оселя Св. Ап. Андрія Первозванного, 1988.–392 с.; Зінченко А. "Це влада не від Бога, а від дракона": ДПУ-НКВС проти свободи совісті // Вітчизна. – К., 1991. – № 4. – С. 157-163; Міллер М. Знищення Православної Церкви большевиками // Калєндар “Українського Голосу”. - Вінніпег, Ман: Вид. Видавничої Спілки “Тризуб”, 1958.; Пащенко В. Богоборча політика комуністичної партії та примусова атеїзація населення у контексті здійснення свободи совісті в 1920-1930 рр. // Свобода віровизнання. Церква і держава в Україні. М-ли міжн. наук. коннференції. Київ, 28-30 вересня 1994 р.– К.: Вид. Право, 1996. – С. 36-40 та інші.
 
[3] Слово не прочитано.
 
[4] Номер корпусу.
 
[5] Тут вказано тільки номери корпусу, камери та передачі.
 
[6] Запис на звороті листа.
 
[7] Дописано іншим почерком.
 
[8] На звороті дописано іншим почерком.
 
[9] Дописано від руки на звороті.
 
[10] Так в тексті. Дописано іншим почерком.
 
[11] Ніна Іванівна ( 1893 – ?) сестра Михаїла Івановича.
 
[12] Допис на звороті.
 
[13] Іван (1907–1988) - старший син Михаїла Івановича.
 
[14] В день іменин.
 
[15] На звороті дописано іншим почерком.
 
[16] На звороті дописано іншим почерком.
 
[17] Мася -дочка Валентина (1909-1980)
 
[18] Анюта –сестра Михаїла Івановича Ганна Іванівна (1876-1933), до її чоловіка Федора Кириловича Михайло Іванович заїздив під час перебування в м. Архангельськ.
 
[19] Яновський Т. (1860-1928) – лікар-терапевт.
 
[20] Тоня – Антон (1883-1945) – брат Михаїла Івановича, професор, в будинку якого жила сім’я Собкевичів.
 
[21] В кінці сторінки листа дописано: “на днях пошлю вам другое письмо”.
 
[22] Одно слово не прочитано.
 
[23] Тут: уривок з вірша Миколи Некрасова “Школьник”.
 
[24] Так в тексті.
 
[25] ДОПР – “Дом предварительного заключения”.
 
[26] Так в тексті.
 
[27] Після арешту М.Собкевича його родина була виселена з будинку і переїхала жити в Київ до його брата А.І. Собкевича.
 
[28] Торгсин (торговля с иностранцами) – так називались магазини, де можна було за золоті речі або валюту придбати товари, в тому числі продукти харчування.
 
[29] Петро Іванович (1898–1961) - брат Михаїла Івановича.
 
[30] Михайло (1919-2001) – син Михаїла Івановича.
 
[31] Коля (1924–?) син Михаїла Івановича, який пропав під час Другої світової війни.
 
[32] Листа написано до дочки Валентини.
 
[33] Так в тексті.
 
[34] Слово не прочитано.
 
[35] Ймовірно, “навага”.
 
[36] Слово не прочитано.
 
[37] Філя – Феофіл (1889–1952) - брат Михаїла Івановича.
 
[38] Слово не прочитано.
 
[39] Ніка – Ніна (1893 - ?) сестра Михаїла Івановича.
 
[40] Сидоровичи – село, в якому о. Михаїл з 1904 р. по 1929 р. до свого арешту мав парафію.
 
[41] Олег (1912 -– ?) старший син Михаїла Івановича, який зберіг всі листи батька.
 
[42] Слово не прочитано.
 
[43] Так в тексті. Напевно, мова йде про штани на ваті.
 
[44] Володимир (1880–1938 ) - брат Михаїла Івановича.
 
[45] Василій (1887-1942) – брат Михаїла Івановича.
 
[46] Слово не прочитано.
 
[47] Слово не прочитано.
 
[48] Сина Ваню було виключено з сільськогосподарського інституту, як сина “попа” і він виїхав до Ленінграду, де зміг продовжити навчання.
 
[49] Слово не прочитано.
 
[50] Слово не прочитано.
 
[51] Слово не прочитано.
 
[52] Слово не прочитано.
 
[53] З днем народження.
 
[54] Надежда (1885- ?) сестра Михаїла Івановича.
 
[55] Марія Андріївна (1883-1945) – дружина Михаїла Івановича.
 
[56] ГПУ – “Государственное Политическое Управление”.
 
[57] Можливо, тут йдеться про відомий вислів “Якщо гора не йде до Магомета, то Магомет іде до гори”.
 
[58] Слово не прочитано.
 
[59] Брата Феофіла було заарештовано, згодом він працював на будівництві Бєломороморського каналу, після чого був звільнений.
 
[60] Слово не прочитано.
 
[61] Олена – дочка Анни Іванівни (1902 р.н.)
 
[62] Глаша – двоюрідна сестра Михаїла Івановича.
 
[63] Тут йдеться про якогось знайомого родини Собкевичів.
 
[64] Слово не прочитано.
 
Олександр Кучерук,
кандидат історичних наук,
Ірина ПРЕЛОВСЬКА,
кандидат історичних наук, доцент

НОВИЙ ЗАВІТ і ПСАЛТИР (аудіоформат)

МЕЧ ДУХОВНИЙ

Меч духовний №2